Книга судьбы - Паринуш Сание

Я пригласила его поужинать с нами. Когда он читал вечерние молитвы, меня пробрала дрожь от такой чистоты веры. Прощаясь, он шепнул мне: “Молитесь, чтобы я стал мучеником”. Вскоре его заветное желание сбылось, и я еще долго оплакивала Голама-Али. Но я так и не смогла заставить себя пойти в дом к Махмуду и принести свои соболезнования. Матушка сердилась на меня, говорила, что у меня каменное сердце, что я храню обиду так же упрямо, как верблюд. Но я просто не могла переступить порог этого дома.

Через несколько месяцев я повстречала Этерам-Садат в доме матушки. Она казалась старой, сломленной, кожа на лице и шее обвисла. При виде нее я расплакалась. Я обняла ее, но не знала, что сказать матери, лишившейся сына, пробормотала традиционные слова утешения. Она слегка, без гнева, оттолкнула меня и сказала:

– Не нужно соболезнований. Ты должна меня поздравить: мой сын стал мучеником.

Я была ошеломлена. Смотрела на Этерам-Садат, не веря своим ушам, и только утирала слезы тыльной стороной руки. Поздравить мать с гибелью сына?

После ее ухода я спросила матушку:

– Неужели она не скорбит о смерти сына?

– Не говори так, – ответила матушка. – Ты себе и представить не можешь, как она страдает. Но она утешается мыслью о мученичестве. Ее вера так сильна, что помогает ей вынести боль утраты.

– Наверное, с Этерам так все и обстоит. Но я уверена, Махмуд сумел обернуть мученическую гибель сына к своей выгоде…

– Накажи меня Аллах! Что ты несешь, девчонка! – возмутилась мать. – Они потеряли сына, а ты шуточки шутишь у них за спиной.

– Я Махмуда знаю, – сказала я. – Хочешь сказать, он не нажился на смерти сына? Не может быть! Откуда же у него столько денег, по-твоему?

– Он купец. Что ты ему завидуешь? У каждого свой удел в жизни.

– Полно, ты сама прекрасно понимаешь, что честных и чистых денег в таких количествах не бывает. Разве дядя Аббас не купец? И он начал свое дело на тридцать лет раньше Махмуда. Почему же у него до сих пор только одна лавка, а Али, который занялся этим делом не так уж давно, гребет деньги лопатой? Я слышала, он покупает дом ценой в несколько миллионов туманов.

– Теперь ты и за Али принялась? Хвала Аллаху, бывают такие люди, как мои сыновья – умные, набожные, – и Бог помогает им. А есть несчастливцы вроде тебя. Так угодно Аллаху, а тебе бы не следовало ревновать.

Потом я долго не заглядывала к матушке. К госпоже Парвин я по-прежнему наведывалась часто, но к матушке ни разу не постучалась. Возможно, она была права и все дело в зависти. Но я не могла смириться с тем, что в пору всеобщих страданий – от войны, от недостатка продуктов – мои братья изо дня в день накапливали все большие богатства. Нет! Это не по-человечески, это безнравственно. Это грех.

Я в ту пору жила довольно бедно, тяжело работала, тревожилась о будущем.

Через год после бегства Сиамака скончалась мать Хамида – рак быстро распространился по всему организму. Она явно хотела поскорее умереть, и мне казалось, она сама подстегивает ход болезни. Несмотря на свое тяжелое состояние, она не забыла нас в завещании, а дочерей заставила поклясться, что они не лишат нас дома. Я знала, что это дело рук Мансуре, и впоследствии она сделала все, чтобы соблюсти волю матери, хотя ей и пришлось противостоять ради этого сестрам.

Муж Мансуре – инженер-строитель – тут же снес старый дом и построил на его месте четырехэтажное жилое здание. Он постарался не затронуть нашу часть сада, и мы не были вынуждены переехать, но два года мы жили рядом с грязью, пылью и шумом стройки, пока не поднялся новый дом: на каждом этаже по две квартиры площадью сто метров, а на верхнем этаже – единственная огромная квартира, где и поселилась семья Мансуре. Нам они предоставили одну из квартир на первом этаже, а вторую муж Мансуре оборудовал под свой офис. Манижэ получила второй этаж, одну квартиру заняла, а вторую сдавала.

Узнав, что мы получили квартиру, Сиамак сердито сказал:

– Они должны были отдать нам весь этаж – ты сдавала бы вторую квартиру и имела бы хоть какой-то доход. И даже это составило бы не более половины того, что нам причитается.

– Дорогой мой, ты никак не смиришься? – рассмеялась я. – С их стороны немалое благодеяние – выделить нам квартиру. Их никто не заставлял это делать. Посмотри на дело с другой стороны: теперь у нас есть прекрасная новая квартира, за которую мы ни гроша не заплатили. Нам бы радоваться и благодарить.

Нашу квартиру закончили первой, чтобы мы сразу переехали, и муж Мансуре мог заняться той дальней частью двора. Теперь у каждого была отдельная комната – какое счастье! Не так-то легко жить в одной комнате с Ширин, с ее играми и шумом, среди разбросанных игрушек, да и она рада была избавиться от моей педантичности и постоянных попреков. Масуд был в восторге от своей новой комнаты – светлой, красивой – и по-прежнему надеялся, что когда-нибудь ее с ним разделит Сиамак.

Летело время. Масуд уже заканчивал школу – а война все не прекращалась. Каждый год, когда он с отличием сдавал экзамены за очередной класс, мои тревоги удваивались.

– Куда ты торопишься? – ворчала я. – Помедленнее, ты мог бы получить аттестат на год-другой позже.

– Мне что, завалить экзамены? – удивлялся он.

– Почему бы и нет? Я хочу, чтобы ты оставался в школе, пока не наступит мир.

– О нет! Я должен побыстрее закончить, снять хоть часть забот с твоих плеч. Я пойду работать. А насчет военной службы не беспокойся – я непременно поступлю в университет и получу отсрочку от армии еще на несколько лет.

Как я могла сказать ему, что по нынешним правилам его в университет не примут?

Масуд закончил с прекрасными оценками, он день и ночь готовился к вступительным экзаменам. К тому времени он уже понял, что с таким прошлым, как у нашей семьи, шансов на поступление у него практически нет. Он подбадривал и меня, и себя: “Я никогда ни в чем замешан не был, в школе мной все довольны, за меня будут ходатайствовать”. Но все тщетно. Его заявление отвергли сразу из-за того, что его отец и брат считались противниками режима. Он вернулся домой, ударил кулаком по столу, вышвырнул книги в окно и заплакал. И я, все свои надежды связывавшая с его будущим, плакала вместе с ним.

Теперь я могла думать только об одном: как уберечь Масуда от войны. Через несколько месяцев его должны были призвать. Сиамак и Парванэ звонили, умоляли поскорее отправить Масуда в Германию. Но его я не смогла уговорить.

– Я не могу бросить тебя и Ширин, – сказал он. – И откуда взять деньги? Ты только недавно выплатила те, что взяла в долг, чтобы переправить Сиамака.

– Деньги не проблема. Деньги я найду. Нам бы только проводника надежного.

Но и его непросто было отыскать. У меня была единственная ниточка – номер телефона и подпольная кличка “госпожа Махин”. Я позвонила, ответил мужчина и подтвердил, что он и есть “госпожа Махин”, однако акцент у него был другой, не тот, что у молодого проводника, с которым я имела дело несколько лет назад. И он начал задавать подозрительные вопросы – я сообразила, что попала в ловушку, и поскорее повесила трубку.