Дикая любовь - М. Джеймс

руки обхватывают меня, уверенно, без малейших колебаний, когда он прижимает меня к себе.

— Я люблю тебя, — говорит он, и, когда его пальцы пробегают по моим волосам, я понимаю, что он говорит серьезно. Я слышу это в его голосе и, кроме того, я никогда не знала Левина Волкова, который бы взял на себя обязательства, которые не собирался довести до конца.

Что он говорит, то и подразумевает.

— Навсегда, — тихо шепчет он, прижимаясь поцелуем к моему лбу. — Я буду любить тебя вечно, Елена Волкова. Это должно было начаться раньше, но начинается сейчас.

Я чуть приподнимаюсь, прижимая руку к его щеке, и приникаю к его рту, шепча, что я целую своего мужа, мужчину, которого я люблю, мужчину, который, наконец, после всего этого времени, любит и меня.

— Это все, о чем я могу просить.

ЭПИЛОГ

ЕЛЕНА

— Не понимаю, как кто-то может захотеть больше одного ребенка!

Я прокричала эти слова никому конкретно в родильном зале, искренне недоумевая, каков ответ, пока цеплялась за руку Левина, чувствуя, что умираю. Я думала, что знаю, что такое боль, но ничто не подготовило меня к этому.

Еще вчера я жаловалась на то, что срок уже истек, что я готова взять на руки своего ребенка, а не на то, что мне казалось бесконечным ожиданием. Был период в несколько месяцев, когда я действительно наслаждалась беременностью, тошнота отступила, и я не чувствовала себя ходячим домиком, но к восьми месяцам я была готова покончить с этим. Пока не начались схватки, и я была абсолютно уверена, что лучше вернусь к ранним месяцам, когда меня тошнило каждое утро, чем сейчас делать это часами. Мне говорили, что у меня еще много времени, что я могу сделать эпидуральную анестезию, но наша дочь явно хочет увидеть мир как можно скорее.

— Такая же авантюристка, как и ее мать, — попытался пошутить Левин, когда мы только поняли это, но его заставил замолчать мой яростный взгляд. Я извинюсь позже, а пока все, о чем я могу думать, это о том, как чертовски больно.

Кажется, что это длится вечно, хотя позже мне сказали, что роды были довольно быстрыми. Я тысячу раз повторяю себе и Левину, что мы больше никогда этого не сделаем.

Но когда я держу на руках нашу дочь, я забываю обо всем этом. Когда Левин наклоняется ко мне и шепчет ее имя, целуя мой лоб, я забываю обо всем, кроме абсолютной, сияющей радости, которую я испытываю.

— Она прекрасна, — шепчет он. — Маленькая Мила. — Это имя мы выбрали, пока клеили обои и украшали детскую, пока я переживала моменты, о которых раньше могла только мечтать. Левин с головой ушел в подготовку к рождению ребенка, делая все возможное, чтобы я не чувствовала, что он отгораживается от будущего, которое мы планировали для нашей семьи. Бывали моменты, когда он ничего не мог с этим поделать, когда я видела, что в него закрадывается старое горе, когда ему требовалось пространство и терпение. Но было легче, зная, что он хочет попробовать. Зная, что эти моменты пройдут, и он снова будет со мной, надеясь на то, что будет дальше, и больше не боясь теней, которые были развеяны.

Наша девочка плачет, и мне кажется, что мое сердце раскрывается самым лучшим образом. Как будто в нем есть место для всей любви в мире, и в то же время ее недостаточно.

— Давай сделаем еще одну, — говорю я, глядя на Левина со слезами на глазах, а он смеется, улыбаясь мне, нежно поглаживая Милу по голове большим пальцем.

— Давай дадим тебе немного времени, — говорит он, усмехаясь. — Но я тоже хочу большего. Столько детей, сколько ты захочешь. Мы заполним ими весь дом. Построим еще одно крыло.

По моим щекам текут слезы, потому что я слишком хорошо помню, как сомневалась, смогу ли я дать нашему малышу хотя бы одного брата или сестру. Теперь он обещает мне все, что угодно, как и всегда, но теперь это то, чего мы оба хотим. Теперь это значит все.

— Я люблю тебя, — шепчет Левин, снова целуя мой лоб, а затем и ее, его рука обвивает мою. — Я люблю вас обоих больше всего на свете.

***

Мне кажется, что прошло несколько дней, прежде чем я смогла выйти из своей комнаты. Роды наложили отпечаток на мое тело, и я почти на неделю прикована к кровати с Милой, прежде чем мне разрешат передвигаться после повторного осмотра. Изабелла присматривает за ней некоторое время, чтобы я могла подышать воздухом, а я выхожу на заднюю площадку нашего дома, в маленький сад, который я начала разбивать. Он еще не похож на сад Изабеллы, не такой пышный и не такой красивый, но начало положено. По стене дома карабкаются розы, я посадила семена пионов, анютиных глазок, фиалок и других цветов, которые со временем расцветут. Я так занята этим, наслаждаясь свежим воздухом, что не слышу шагов позади себя, пока Левин не прочищает горло.

Обернувшись, я в шоке смотрю на него.

Он стоит передо мной на одном колене в траве, в его руке бархатная коробочка. Он раскрывает ее, и я вижу кольцо, которым он сделал мне предложение в ту ночь, когда мы решили пожениться. Сейчас кажется, что это было целую вечность назад, как и многое другое, но я все еще помню это.

— Левин…

Он поднимает на меня глаза, его лицо такое мягкое, каким я его никогда не видела.

— Ты сказала мне, что не можешь принять предложение, которое я не имел в виду, — говорит он, его голос полон тоски и надежды. — Теперь я серьезно, Елена. Ты все для меня изменила. Я люблю тебя больше, чем когда-либо смогут сказать словами, и ты дала мне будущее, в которое я не верил, что оно у меня может быть. Я хочу быть с тобой вечно. Скажи мне, что ты тоже этого хочешь.

Он вынимает кольцо из коробочки и держит его в пальцах.

— Скажи, что ты выйдешь за меня замуж снова, Елена.

Слезы наполняют мои глаза, горячие и яркие. Я протягиваю руку, на моем пальце только тонкое обручальное кольцо с того дня, когда мы произнесли наши клятвы, и слезы льются по моим щекам.

— Да, — шепчу я, глядя на человека, которого люблю сверх всякой меры, люблю гораздо дольше, чем должна была. — Я бы вышла за тебя замуж снова, Левин. Сегодня, и завтра, и каждый день. Я