Море троллей - Нэнси Фармер

— Но сперва он оттяпал Тюру руку! — завопил Свен.

— По-моему, докончить историю полагалось мне, — упрекнул его Руна.

— Он сжевал кисть и проглотил ее! — Свен был слишком увлечен рассказом, чтобы обратить внимание на замечание старого скальда.

— Хрусть! Хрясь! Чавк! — завопила Торгиль.

«Мне этих скандинавов вовеки не понять», — грустно подумал Джек.

— А рука была вкусная? — полюбопытствовала Люси, ничуть не смущенная кровавым финалом, и скандинавы бурно заспорили о вкусовых качествах Тюровой кисти. Затем Джек поведал о том, как ётуны бежали из Утгарда и как киты везли их последние несколько миль, когда лед растаял.

В перерывах между рассказами все угощались жареной гусятиной и сидром, что Скакки приберег для этого случая. Рисунок созвездий менялся; дело шло к утру; Люси клевала носом. Наконец, когда над морем блеснул первый рассветный луч, Торгиль промолвила:

— А я песнь сложила.

— Девчонки песней не слагают, — привычно пробурчал Свен, но никто не обратил на него внимания.

— Давайте-ка послушаем. Твоя хвалебная песня в честь Олафа и впрямь удалась на славу, — ободрил ее Руна. — Я бы сказал, мед поэзии пошел тебе только на пользу.

— Это про источник Мимира, — пояснила девочка, к вящему изумлению Джека. Они ведь договорились не заводить о нём речи. Торгиль встала, поклонилась и прочла:

Идут на горку Джек и Джилл,

Достать воды ведерко.

Свалился Джек и лоб разбил,

И Джилл скатилась с горки![6]

И Торгиль выжидательно умолкла.

— И это все? — озадаченно спросил Скакки.

— Моя мама назвала меня Джилл, — объяснила Торгиль. — А мы с Джеком поднялись на холм — и скатились вниз.

— ТОЖЕ МНЕ ПЕСНЬ! — презрительно пробасил Эрик Красавчик.

— Так это же на самом деле было, а история в стихах — не главное, — закричала Торгиль.

— А вот и главное! — возразил Свен.

— Недурно, недурно, — заверил ее Руна, видя, что Торгиль того и гляди выйдет из себя. — Стихи, конечно, не из тех, что выдержат испытание временем, но сами по себе очень даже миленькие.

— Никакие они не «миленькие», — рассвирепела Торгиль. — И испытание временем они отлично даже выдержат! Мои стихи будут повторять наизусть много веков спустя после того, как ваше допотопное старье позабудется вовсе! — И девочка бросилась бежать по берегу.

Скандинавы, как всегда, на бегство ее не обратили ровным счетом никакого внимания. А принялись потихоньку собираться. Джек же отправился вслед за Торгиль. Рассвет быстро разгорался; скоро корабль снимется с якоря. Торгиль, скорчившись за камнем, рыдала так, словно у нее сердце вот-вот разорвется в груди.

— Джилл, — тихонько позвал Джек, опускаясь на колени рядом с нею.

— Ты пришел смеяться надо мной? — всхлипнула девочка.

— Еще чего! Я считаю, стихи просто прекрасные: такие действительно переживут века.

— И слава их никогда не умрет? — Торгиль подняла голову.

— Конечно, не умрет. Ты этих дураков не слушай. Свен в поэзии вообще ничего не смыслит, а Эрик Красавчик и половины не расслышал из того, что ты спела. Ну, а Руна. Руна человек упертый, новшеств не признает.

— То есть ты считаешь, что стихи хорошие?

— Я — скальд, прошедший обучение у Драконьего Языка, — торжественно сказал Джек. — Уж кому и понимать в этом деле, как не мне. Стихи отличные!

— Ох, спасибо тебе, спасибо! — Торгиль порывисто обняла мальчика. На долгое, бесконечно долгое мгновение они так и застыли, обнявшись в жемчужном утреннем свете. В лесу пробудились первые птицы и начали приветствовать новый день. Торгиль расстегнула ожерелье из серебряных листьев, отобранное у Фрит.

— Я хочу подарить это Люси.

— А ты уверена? — удивился Джек. — Мне казалось, тебе это ожерелье ужас до чего по сердцу.

— Уж наверное, мне дозволено проявлять щедрость ничуть не меньшую, чем любому другому, — отрезала девочка — Или ты считаешь меня жадиной?

— Ну конечно же нет! — заверил ее Джек.

— Ну так вот. Да, мне это ожерелье куда как по сердцу. Поэтому подарить его — это великая жертва. Кроме того, у меня останется молот Тора и… и вот это. — Торгиль накрыла ладонью невидимую руну.

— Джек с тоской поглядел на ее руку.

— Когда-нибудь и тебе придется расстаться с этим талисманом.

— Когда-нибудь расстаться придется со всем, чем мы владеем. Но я сделаю это с радостью и без сожаления, — гордо произнесла воительница.

Они вернулись к костру. Люси сидела на песке, со сна не вполне понимая, что происходит; Отважное Сердце устроился у нее на коленях. Корабль уже спустили на воду; все скандинавы, кроме Руны, поднялись на борт.

— Вот, — проговорил старик, вручая Джеку склянку с изображением мака.

— Джек поднес ее к глазам На дне плескалось немного прозрачной жидкости.

— Мед поэзии! — удивленно воскликнул он.

— Я хотел было выбросить склянку, гляжу, а она не пуста, — сказал Руна — Не знаю, что толку с такой малости, но я подумал, может, тебе пригодится…

— Спасибо, — поблагодарил мальчик. Теперь, когда настало время прощаться, всю его обиду на старого воина как рукой сняло.

— Это тебе спасибо. Ты спас нас от Фрит и вернул мне голос. Ты храбрый мальчик. Будь в тебе чуть больше жестокости, что за славный воин из тебя получился бы!

— Не думаю, — покачал головой Джек.

Теперь и впрямь пора было в путь. Торгиль и Руна взошли на корабль, Скакки отдал приказ браться за весла.

— До свидания, Джек! До свидания, Люси! Отважное Сердце, а ты можешь остаться со мной, если хочешь, — крикнула Торгиль.

— Но ворон взъерошил перья и с места не стронулся.

Длинный, умело сработанный корабль беззвучно заскользил по воде и вскоре вышел в открытое море. И растаял в тумане — словно его и не было.

— Пойдем, Люси, — проговорил Джек, обнимая сестренку за плечи. — Путь нам предстоит неблизкий; мама с папой, видать, уже заждались..

В кронах деревьев клубился туман; с листьев капало. Джек шел по знакомой тропе, что извивалась по склону холма по направлению к римской дороге. В одной руке он сжимал почерневший посох из Ётунхейма, другой вел Люси. На плече у него восседал Отважное Сердце.

— Можно, я прилягу? — капризничала Люси. — Я та-а-а-ак уста-а-а-ала.