Ресторан "Березка" - Евгений Попов

Дальше, дальше, быстрее, туда, по бульвару, где впереди уже наличествует яркая освещенность улицы Горького и чугунный А.С.Пушкин высится, как утес. А в спину блуждающим уставился спиной чугунный же Климент Аркадьевич Тимирязев, блестящий популяризатор дарвинизма и естественнонаучного материализма, автор трудов по механизму фотосинтеза, биологической агрономии, методам исследования физиологии растений. Во главе группы из 107 профессоров вышел в 1911 году из университета, протестуя против реакционной политики правительства в области высшего образования, но все равно – пользовался заслуженным уважением в русском просвещенном обществе. А позднее и в советском, отчего скульптор С.Д.Меркуров и установил в 1923 году упомянутый памятник.

Между Тимирязевым и Пушкиным... И еще тут по совпадению ходит 107-й маршрут автобуса... Зря, кстати, В.Маяковский сказал в 1927 году М.Булгакову словцо «ТимЕРЗЯев» (Катаев В. Трава забвения. М., Советский писатель, 1969. С. 307). Это какой-то определенной, знаете ли, нигилятинкой попахивает, разрушением и уничтожением, а я этого нынче не люблю. Я нынче, знаете ли, за соборность и, возможно, за воскрешение отцов. Я нынче, знаете ли, может, решил... Ну как бы это?.. ну... примитивно выражаясь, я, может, решил консерватором стать, а может, уже и стал им, а ты, Ферфичкин, и не заметил, а может, и всегда им был, а ты, Ферфичкин, не замечал... Никто не замечал... А может, и не был, может, и не стал...

...Герцен родился в доме № 25, где нынче Литинститут им. Горького, чтоб его, этот институт, черт побрал, потому что меня туда дважды не приняли, в 1963 и в 1974 годах, но я на них не обижаюсь, неизвестно, кто больше потерял...

Все скачу да скачу, как блоха, черт меня побери самого (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, кладу православный крест)... Какой-такой Литинститут, когда мы еще МХАТ не прошли. Новый МХАТ. Цитадель. В амбразуры острожно выглядывает Искусство, заточенное в многомиллионное по своей стоимости здание, и робко любуется обитателями бульваров, людьми, спешащими по неотложным делам, или простыми прохожими, такими, например, как уже упомянутый драматург Ю., которого я здесь недавно встретил и который, указав палкой на величественное здание Храма Искусства, сказал непристойность, которую я не смею и не хочу повторять, потому что я с ней совершенно не согласен. Ибо был я в этой цитадели. Сначала мне там сильно понравилось, а потом я и думаю: с чего бы это мне там вдруг так сильно понравилось? Так и не знаю до сих пор, понравилось мне там или нет. Скорей всего, понравилось, хотя странно получается в жизни, и я часто думаю о том, что когда отдельный человек или сообщество людей чего-либо достигают, то они за это тут же теряют нечто важное и изначально живое, ибо это живое при материалистическом воплощении довольно быстро мертвеет. Не было ничего, но было нечто. Есть все, но ничего нет. Холодно в этих громадных залах, где гуляет нарядная публика и буфетчица хлопает, отпирая бутылки с пивом и минеральной водой... А в сарае лучше было? А в бараке? Но как достичь гармонии? Как победить хаос? Я совсем не знаю. А кто знает? Знает ли кто? Может, кто и знает, да он давно помер, а гармонии все нет и нет. А хаос все есть и есть. И смерть – все есть и есть. Впрочем, и жизнь есть тоже, признаю, хоть это и неравнозначный ряд – жизнь, смерть, гармония, хаос... Ряд неравнозначен, но разве я в этом виноват?..

А напротив нового МХАТа расположен театр имени Пушкина, бывший Камерный театр Таирова, где бедный Александр Яковлевич сидел в 1950 году на скамейке Тверского бульвара, с угасающей слезой глядя на духовный остов своего детища. Умер в том же 1950 году. А.Я.Таиров похоронен на Новодевичьем кладбище. Печальная или счастливая судьба? Судьба какая? Не знаю. Что еще сказать об этой жизни?

А в Литинститут меня, конечно же, зря не приняли, прямо говорю. Во-первых, я бы мог быть совсем другим человеком. Я бы, может быть, кем-нибудь эдаким таким мог бы быть и что-нибудь эдакое такое мог бы сделать... А во-вторых, нехорошо, ибо некоторая интрига имелась со стороны Литинститута по моему непринятию туда, исчез, например, один документ и вместо него появился новый... Да ладно, я же говорю, что не обижаюсь, я это скорее для будущего, чтобы не повторялись подобные ошибки, которые приносят лишь вред, я не обижаюсь, но только не надо и на меня сердиться, что я хоть и не обижаюсь, а помню. Все помню. Помню, как во дворе того же института грустный учитель Б. написал мне на капоте своего автомобиля рекомендацию туда, откуда нас с литбратом Е. выперли по независящим ни от кого обстоятельствам, да и Б. уже нигде не преподает, потому что и его самого попросили. Осень, осыпается весь наш бедный сад: Б., Л., Е., А., Б., В., Г. , Д... Печально, но ах, все это такая ерунда перед лицом вечности или смерти, о которых, собственно, и идет речь.

...Пройти на улицу Горького не было никакой возможности. Там стоял сплошной милицейско-штатский кордон, и даже издали было видно, как колеблется людская лента, извивающаяся за кинотеатром «Россия». К сожалению, я не был в тот день у памятника Пушкину и что-либо сообщать про него не имею права, равно как и про кинотеатр «Россия», здание «Известий» и редакцию газеты «Московские новости», которые этот памятник окружают...

Сплошной милицейско-штатский кордон, но мы увидели, что народ, не смущаясь, куда-то сворачивает. Свернули и мы вслед за народом, и это был, по-моему, Сытинский переулок, но только не знаю, в честь кого он назван: И.Д.Сытина, русского издателя (1851–1934), или Сытина П.В., историка (1885–1968). Не знаю, справиться негде, вернее – нельзя, некогда, нет возможности, не хочу, запутался, спешу... Обстоятельства складываются так, что я пишу к тебе, Ферфичкин, полностью погрузившись в воды быстротекущей Леты, которые вдруг выносят меня на уютный берег канала Москва–Волга, и я мысленно перемещаюсь в город Д. Московской области, и уже лето, и у меня есть сад, огород, который я возделываю. Я выращиваю капусту, петрушку, редиску, морковку, укроп, лук. А в огороде какие могуг быть справочники? Нет здесь ничего, кроме сирени, грядок и одуванчиков, белый пух которых летит от легкого дуновения, как пролетит и вся наша жизнь. Вот так-то, Ферфичкин... Можешь считать этот крошечный экскурс в идеалистическое пространство законченным и единственным, потому что я немедленно возвращаюсь в траурную Москву 1982 года и больше не покину ее до самого конца своих посланий к тебе.

...Сытинский переулок, но неизвестно в честь кого. А может, раньше в этом переулке просто-напросто хорошо, сытно кушали? Даже я помню, как в начале 60-х здесь был такой веселый квартальчик с шашлычной «Эльбрус» (?), аптекой, молочным кафе, табачными киосками. Квартальчик этот взорвали, обломки расчистили бульдозером... Были дома, грянул взрыв, стала пыль. Пыль рассеялась, и на образовавшейся громадной торцовой стене оказались возведенными громадные ультрамодернистские часы, определить время по которым совершенно не представляется возможным, потому что их знаковая система непонятна простому человеку. Электроника: какие-то черточки, светящиеся точечки... Где время? Где минуты? Где секунды? Непонятно... Вот лозунг рядом висит, так это понятно, а как время определить по этим «часам», что установили для роскоши на высокой глухой стене Сытинского переулка взамен взорванных домов, непонятно, и даже не старайся, и даже не теряй зря времени, описывай то, что пока есть...