Всего пару миль по прямой - Джеффри Арчер

К концу 1942 года с победой Восьмой армии под Эль-Аламейном в войне с Гитлером наметились благоприятные перемены. И Чарли был уверен в правоте Черчилля, когда тот провозгласил, что со вступлением союзных войск сначала в Африку, а затем в Италию, Францию и, наконец, в Германию в ходе войны произошел перелом.

Но к тому времени мистер Меррик уже сам настаивал на встрече с Чарли.

Когда Чарли впервые появился в кабинете Меррика, его удивило, каким молодым был преемник Хадлоу. В течение некоторого времени ему также пришлось привыкать к тому, что управляющий банком не носит жилетки или черного галстука. Пол Меррик был слегка выше Чарли и таким же широким во всем, кроме улыбки. Чарли быстро понял, что разговор предстоит долгий.

— Вам известно, мистер Трумпер, что ваш кредитный лимит превышен на сорок семь тысяч фунтов и что текущие доходы компании не покрывают даже…

— Но наша собственность должна оцениваться в четыре или пять раз выше этой суммы.

— Только в том случае, если вы сможете найти желающего приобрести ее.

— Но я не намерен продавать ее.

— У вас может не остаться выбора, мистер Трумпер, если банк решит лишить вас права пользования.

— Тогда мне придется поменять банк, — заметил Чарли.

— У вас, очевидно, не было времени, чтобы ознакомиться с протоколами заседаний вашего собственного правления, ибо на последнем из них ваш управляющий директор доложил о том, что за последний месяц он посетил шесть банков и ни один из них не проявил ни малейшего желания взять к себе счет Трумперов. — Не дождавшись реакции клиента на свои слова, Меррик продолжал: — Мистер Кроутер заявил на правлении в этой связи, что вставшая перед ними проблема вызвана тем, что цены на собственность в настоящее время оказались самыми низкими со времен тридцатых годов.

— Но это изменится за одну ночь, стоит только закончиться войне.

— Возможно, но это может произойти через несколько лет, а вы рискуете оказаться неплатежеспособным задолго до этого времени.

— Скорее, через несколько месяцев, чем лет.

— Особенно если вы будете продолжать подписывать чеки на шесть тысяч фунтов за собственность, которая стоит чуть ли не вдвое меньше.

— Но если бы я не…

— То не оказались бы в таком шатком положении.

Какое-то время Чарли не произносил ни слова.

— Так чего вы ждете от меня? — спросил он наконец.

— Чтобы вы внесли всю собственность и запасы товаров, которыми располагает ваша компания, в качестве залога под кредит. Все необходимые бумаги я уже подготовил. — Меррик размашистым жестом подвинул к нему лежавший на столе документ. — Если найдете нужным подписать его, — добавил он, указывая на пунктирную линию внизу страницы, — я смогу продлить вам кредит еще на двенадцать месяцев.

— А если я откажусь?

— У меня не останется другого выхода, как издать постановление о несостоятельности в течение двадцати восьми дней.

Чарли посмотрел на документ и увидел, что в строке выше уже стояла подпись Бекки. Пока Чарли взвешивал все «за» и «против», в кабинете стояла тишина. Затем, все так же молча, он достал ручку, нацарапал подпись и, толкнув документ назад, повернулся и вышел, не проронив больше ни слова.

Капитуляция Германии была подписана генералом Йодлем и принята от имени союзников генералом Беделлем Смитом в Реймсе 7 мая 1945 года.[5]

Чарли непременно отправился бы на Трафальгарскую площадь праздновать вместе со всеми день победы в Европе, не напомни ему Бекки о том, что их перерасход достиг почти шестидесяти тысяч фунтов и что Меррик вновь грозил им банкротством.

— Он и так уже наложил свою лапу на всю собственность и запасы товаров. Что еще ему нужно от меня? — не выдержал Чарли.

— Теперь он рекомендует, чтобы мы продали одну вещь, что позволило бы нам погасить задолженность и просуществовать еще пару лет.

— И что это за вещь?

— «Едоки картофеля» Ван Гога.

— Никогда…

— Но, Чарли, картина принадлежит…

На следующее утро Чарли встретился с лордом Уолтоном и, сообщив министру о возникших проблемах, спросил, не может ли он теперь, когда война закончилась, освободить его от занимаемого поста.

Лорд Уолтон отнесся с пониманием к проблемам Чарли и дал ясно понять, что ему и его министерству очень жаль с ним расставаться.

Когда через месяц Чарли уходил со своего поста, единственное, что он взял с собой, была Джессика Аллен.

В 1945 году проблемы не отступали от Чарли, поскольку цены на недвижимость продолжали падать, а темпы инфляции возрастали. Но он тем не менее был тронут, когда после заключения мира с Японией премьер-министр устроил в его честь ужин на Даунинг 10. Дафни призналась в разговоре с Бекки, что никогда не бывала в этом доме, да и не была уверена, что ей хочется этого. Перси же возразил, что ему хочется там побывать и он даже завидует Трумперам.

На приеме присутствовали несколько ведущих министров кабинета. Бекки была посажена между Черчиллем и молодой восходящей звездой Рэбом Батлером, тогда как Чарли находился рядом с миссис Черчилль и леди Уолтон. Бекки наблюдала, как ее муж непринужденно беседует с премьер-министром и лордом Уолтоном, и не смогла сдержать улыбку, когда Чарли набрался смелости предложить премьеру сигару, которую он специально выбрал для этого случая в 139-м магазине. И никто из присутствовавших не мог даже заподозрить, что они находятся на грани банкротства. Когда прием подошел к концу, Бекки поблагодарила премьер-министра, который в свою очередь выразил благодарность ей.

— За что? — поинтересовалась она.

— За то, что вы отвечали на телефонные звонки вместо меня и принимали отличные решения от моего имени, — сказал он, провожая их по длинному коридору к выходу.

— Я не подозревал, что вам известно об этом. — Чарли покрылся краской.

— Известно? Да Уолтон рассказал об этом всему кабинету на следующий же день. Я никогда не видел, чтобы они так смеялись.

Проводив их до выхода, премьер-министр слегка поклонился Бекки:

— Доброй ночи, леди Трумпер.

— Ты знаешь, что это значит, не так ли? — спросил Чарли, когда их автомобиль сворачивал с Даунинг-стрит на Уайт-холл.

— То, что тебе скоро будет пожалован дворянский титул?

— Да, но важнее всего то, что нам придется продать Ван Гога.

«Ты маленький бастард», — это были первые слова, которые отложились в моей памяти. Мне было пять лет с тремя четвертями в то время, и их выкрикивала, показывая на меня, маленькая девочка, прыгавшая в дальнем конце игровой площадки. Весь класс замер и уставился на меня, когда я подскочил и пригвоздил ее к стенке.