Живой Журнал. Публикации 2012 - Владимир Сергеевич Березин

форме. Видно, что текст о жизни человека отстаётся универсальным памятником.

Памятник Шкловскому на могиле — обычен и прост, чёрный камень с полированным краем. В углу, кстати, гравирован крест.

Но суть в том, что от человека остаются мемуары. Это возможность для каждого — потому что не каждому строить здания.

Шкловский в своих мемуарах, которыми, по сути, являются все его книги, неточен по отношению к материалу и точен по отношению к себе. Он меняется с миром местами, бежит за ним в образе кабана, который так точно описал Гранин. Мир его ловил, не поймал, так он повернулся и стал ловить мир сам — понимая, что он будет таким, каким он его опишет.

Это правило поняли многие.

Поэтому Вознесенский и Евтушенко выходили на сцену ЦДЛ, сметенно объясняясь, что никто никому морд не бил — поздно. Довлатов был сильнее.

Извините, если кого обидел.

31 мая 2012

История про то, что два раза не вставать

Зашёл в журнал к А. и обнаружил, что он написал пост про феминизм.

К нему заглянули в гости адепты движения — ну и понятное дело, восемьсот комментариев, буйства и безумства, отломанные каблуки и порушенная мебель. Про битую посуду я уж не говорю.

В общем, был впечатлён пейзажем.

Причём хозяин таверны очень специфично подогревал праздник — за счёт того, что поддерживал дружелюбную беседу с каждым из подходивших. То есть — просто вёл диалог как честный человек.

Я давно подозревал, что наиболее эффективный способ троллинга — это говорить с нагрянувшим к тебе мирозданием честно и откровенно.

И, чтобы два раза не вставать, то вот ещё одна мысль.

Сеть нам дарована Богом, как народные гуляния под разными флагами. Это очень хорошо, что они есть.

Но вот вопрос — всегда ли в этих битвах одинаковый канон? Такой же как в обсуждениях книг Виктора Суворова или там Катыни? Это я один был не в курсе битв феминисток — оказалось была полгода назад знаменитое Сражение при Лифчике. Более того, я верю, что филателисты срутся так, что их можно окатывать из брандсбойта, бьют в пыль клавиатуры на тему спецгашения марки со стратонавтами.

В кошатников я всегда верил. Вот едино что, наверное, молодые мамы всех перешибут. Любительницы слингов против любительниц грудного вскармливания.

Хотя вот кого я забыл — отчаянных кулинаров. О, какие битвы при маянезике происходили у отчаянных кулинаров, как чёрен был лес выгоревших комментов, как летали над полем пух и перья репутаций!

Но как-то это не в самых людных местах бывает — не там, где про Катынь или там народные гуляния.

Или вот ещё — как ротируются темы обсуждений: масонов или еврейский заговор почему-то обсуждают сейчас в Сети мало — видимо, немодно, да и стороны разбрелись в какие-то закрытые сообщества.

Сексуальные меньшинства довольно мало дискутируют — в основном дискутируют люди, защищающие их извне.

Мне кажется, что есть канон того, что я называю "психотерапевтическим выговариванием".

Я в силу ряда биографических обстоятельств был свидетелем и участником споров про авторское право — и они ровно такие же.

Базовый элемент в них, да, личное представление о справедливости, о том, как должен быть устроен мир. Следующий компонент — несколько элементов из прессы или блогосферы, что кажутся доказательствами.

А сам разговор (мне это всегда больше всего интересно) — такая мелкая моторика с переменой аргументов. Ведь защищается не идея, а как раз происходит психотерапевтическое выговаривание.

В моём дворе бывали такие драки со соседним двором на Брестской — без крови, и причины, а так. Доказать, что мы есть.

Извините, если кого обидел.

31 мая 2012

История про то, что два раза не вставать

О, вот и лето пришло. только этого мало. Кстати, сегодня не только первый день лета, но и знатный праздник — день защиты детей. И вот по этому поводу, очередной календарный рассказ.

(песочница)

Летом Москва пахнет бензином и асфальтом — днём этот запах неприятен, раздирает лёгкие и дурманит голову, но поздним вечером пьянит и дразнит. Город, выдохнув смрад днём, теперь отдыхает.

Проезжает мимо что-что чёрное и лакированное, несётся оттуда ритмичное и бессловесное, на перекрёстке можно почуять запах кожи — от дорогих сидений и дорогих женщин.

Интересно в Москве жарким летом, когда ночь прихлопывает одинокого горожанина, как ведро зазевавшуюся мышь.

Чтобы спрямить дорогу домой, Посвянский пошёл через вокзал, где тянулся под путями длинный, похожий на туннель под Ла Маншем, переход.

В переходе к нему подошёл мальчик с грязной полосой на лбу.

— Дядя, — сказал мальчик, — дай денег. А не дашь (и он цепко схватил Посвянского за руку), не дашь — я тебя укушу. А у меня СПИД.

Отшатнувшись, Посвянский ударился спиной о равнодушный кафель и огляделся. Никого больше вокруг не было.

Он залез в карман, и мятый денежный ком поменял владельца. Мальчик отпрыгнул в сторону, метко плюнул Посвянскому в ухо и исчез. Снова вокруг было пусто — только Посвянский, пустой подземный коридор, да бумажки, которые гонит ветром.

Посвянский детей любил — но на расстоянии. Он хорошо понимал, что покажи человеку кота со сложенными лапками — заплачет человек и из людоеда превратится в мышку — сладкую для хищного котика пищу. И дети были такими же, как котята на открытках — действие их было почти химическое.

И с эти мерзавцем тоже — пойди пойми — заразный он на самом деле или просто обманщик.

Не проверишь.

Под вечер он вышел гулять с собакой — такса семенила позади, принюхиваясь к чужому дерьму. Милым делом для неё было нагадить в песочницу на детской площадке.

Но сейчас на детской площадке шла непонятная возня — не то совершался естественный отбор младших, не то борьба за воспроизводство у старших.

Посвянский вздохнул: это взрослые копошились там — то ли дрались, то ли выпивали. Да, в общем, и то, и другое теперь едино.

И тут Посвянского резанул по ушам детский крик. Крик бился и булькал в ушах.

— Помогите, — кричал невидимой ребёнок из песочницы, — помогите!..

Что теперь делать? Вот насильники, а вот он Посвянский — печальный одиночка. Куда не кинь, всюду клин, и он дал собаке простой приказ.

Такса прыгнула в тёмную кучу, кто-то крикнул басом — поверх детского писка.

И вдруг всё стихло.

— Сынок, иди сюда, — позвали из кучи.

— Ага! — громко сказал Посвянский, нашаривая в кармане мобильник.

— Иди, иди