Тропа барса - Петр Катериничев

— Узкий круг ограниченных лиц?

— Да. Со своими боевиками, со своей собственной структурой… И еще вот что…

Это была не моя епархия, но… Через связи с криминалами создана система распространения наркотиков в России и во всех республиках Союза. И если раньше это были легкие наркотики типа анаши, то теперь…

— То есть ты хочешь сказать…

— Да. Группа, задействованная в проекте «Снег», давно является никаким не подразделением Комитета, это просто-напросто криминальная структура. С невероятно высокой степенью взаимодействия, потому что ее костяк составили оборотни, предатели, получившие прекрасную подготовку в одной из самых совершенных спецслужб мира. Для нашей страны это опасность. Непосредственная.

Близкая.

— Слушай, а почему ты раньше…

— У меня не было доказательств. Да и говорил я тебе: если у какого-то проекта «крышей» является Центральный Комитет… Меня бы просто убрали. Бесследно.

— А сейчас?

— Я подстраховался.

— Надежно?

— Надежнее не бывает. А рапорт я дублировал и, кроме системы собственной безопасности ПГУ, отправил его на Ходынку.

— Куда?

— В Главное разведывательное управление Генштаба. Это против правил, но… У нас уже несколько лет все не только против правил, а… — Егоров махнул рукой.

— А ты уверен, что твой рапорт… попадет в те руки?

— Не уверен. Но расставить своих людей абсолютно везде невозможно…

— По-моему, с приходом Михаила Сергеевича и в вашей системе такой бардак, что…

— В системе бардака нет. Есть несвязухи. Но и то — в управляющих структурах.

Которым, как известно, никто особых тайн не поверяет.

— И все-таки…

— Да. Вероятность протечки велика. Особенно если учесть, что «Снег» был некогда под протекторатом ЦК, эти люди имели возможность разместить своих людей в аппарате. Вернее, на каких-то ключевых постах. То, что прицел у них был дальний, у меня сомнений нет. И еще, почему-то уверенность, что американцы давно и внимательно наблюдают за этими «снежными человеками»… И используют: кого — втемную, кого…

— С той же задачей, с какой был придуман проект, только с точностью до наоборот?

Направленным на… Россию?

— Именно. И не только на Россию. И полное впечатление, что проект изначально был подставкой, придуманной не здесь.

— Егоров… Ты сам до всего этого додумался?

— Сначала у меня была только версия. Потом, когда работал непосредственно по проекту, появились кое-какие факты. Потом… — Мужчина замолчал, словно собираясь с мыслями или решая, стоит ли говорить дальше.

— Так что потом?

— Я передал папочку с собранными материалами одному парню. Он аналитик. Когда-то пришлось столкнуться с ним в одной операции…

— В Афганистане?

— О нет. Много дальше. У меня сложилось впечатление, что это порядочный человек и честный офицер.

— Ты ведь рисковал…

— Доверяясь ему? Наташка… Риск — это профессия. Так что… Короче, он провел анализ собранных материалов, так сказать, приватно и пришел к тем же выводам, что и я. Вернее, к куда более страшным.

— Что значит…

— Наташа… Я офицер государственной безопасности. И то, что нам удалось обнаружить, касается именно этого понятия. Поэтому… Поэтому я составил рапорт.

Женщина встала, нервно запахнулась в халат, заходила по комнате.

— Егоров… Не знаю, что ты там раскопал… И к каким таким выводам пришел…

Но… Как я понимаю… Ладно, ты — служивый, и риск твоя профессия, я… Я вышла за тебя замуж и сама выбрала себе жизнь. И поверь, ни капельки, ни разу не пожалела, честно… Но Алька… Если все так серьезно… Может быть, не стоило рисковать ее жизнью?

Мужчина задумался надолго, видно было, как тяжко собрались морщины к переносью…

— Наташа… Если бы я этого не сделал… Через восемь — десять лет тысячи, десятки тысяч таких вот мальчишек и девчонок будут погибать от этой «дури»…

Понимаешь? Не болеть, а именно погибать! Дети тех самых людей, которым я давал присягу защищать их! Нельзя было по-другому, Наташка, нельзя, ты же умница, ты же понимаешь…

— Я понимаю… — едва слышно произнесла женщина.

— И не бойся: я подстраховался. Они не посмеют никого тронуть.

— Да? Тогда почему же мы скрылись из Москвы? Ведь мы же сбежали, ведь так?

— Да. Просто… Они могут использовать вас, тебя и Альку, как средство давления на меня.

— Нас что, могут похитить?

— Могли бы.

— Играешь с сослагательным? А мне знаешь как страшно?!

— Не бойся. Совсем скоро можно будет исчезнуть так, что никто и никогда не сможет найти ни тебя, ни Альку. А я доведу дело до конца.

Женщина села на кровать, опустила голову на ладони:

— Я тебе верю, Егоров. А что мне остается? Только… Только, пожалуйста, пожалуйста, останься живым… И для меня, и для Альки… Мы же так тебя любим, и без тебя… Ты обещаешь?

— Обещаю.

19 августа 1991 года, 8 часов 38 минут

— Ну что, Крас, мочить скоро будем? — спросил вышедшего из фургончика Краснова командир «эксов», здоровенный парнище по кличке Каин.

— А что, невтерпеж?

— Да не так чтобы… — Каин прищурился, взгляд его показался Красу странным.

Нет, Каин ходил «под дозой» практически всегда, и не это его обеспокоило. Теперь в нем была какая-то новая странность: словно у психически больного человека объявилась во взгляде не обычная, присущая шизофреникам хитрость, но ум.

— Будем ждать приказа.

— Погоди, Крас. Давай хоть прикинем…

— В смысле?

— Да в прямом. Как я понимаю, по Москве непонятка творится, а тут — воинская часть в пятнадцати кэмэ.

— Ну не в километре же. К тому же — простая пехота. Солдаты спят, службу тянут.

Что тебя беспокоит?

— Да ничего меня давно не беспокоит. Очень давно. А вот только… Пехота она, конечно, простая, а из лесов этих только по двум дорогам уйти можно или тем же лесом, малыми группами. Надо бы переболтать, как и что… Своя ж территория, тут могут и стопорнуть, а у нас ни ксив, ни подорожных, чтобы по уму… А ну как здешний ретивец приказ какой отдаст? То ли солдатикам, то ли ментам… Не, мы их, конечно, замолотим, а только Никита свет Григорьевич за такую общевойсковую активность по головке никого не погладит, если мочилово разведем. Вполне запросто спишет к едрене маме да других наберет.