Проклятый город. Однажды случится ужасное... - Лоран Ботти

Бертеги отрицательно качнул головой.

— Что он никогда в жизни не видел, чтобы каменный дом, да еще такой огромный, сгорел так быстро. Это было похоже на извержение вулкана… Как будто старуха Талько решила забрать с собой дом на тот свет…

Бертеги вздохнул. Рано или поздно разговор сворачивал на одно и то же: призраки, сверхъестественные явления, силы зла… даже про себя он не мог произнести этих слов иначе как с иронией.

— А почему Талько все-таки попались? Если у них были высокие покровители и связи по всему миру, они ведь могли этого избежать?

— Из-за семейства Андреми.

— Андреми? — удивленно переспросил комиссар. — Семья этого… педофила?

— Ну, точнее, из-за его матери. Талько создали некую… общину со строгой иерархией. И с Мадлен Талько во главе. Ее правой рукой долгое время была Матильда Андреми. В точности неизвестно, что между ними произошло — вообще никого из арестованных невозможно было заставить говорить! — но, очевидно, что Матильда Андреми стала каким-то образом расшатывать всю организацию изнутри.

— Она до сих пор в розыске, не так ли?

— Да, она и некоторые другие. Но прежде всего она — поскольку она обладала большой властью внутри группировки…

Клеман замолчал. Бертеги тоже хранил молчание, про себя размышляя. Некая гипотеза, еще смутная, понемногу вырисовывалась в его мозгу, хотя ему по-прежнему не хватало деталей, чтобы она стала достаточно убедительной. Например, тела… тело ребенка, принесенного в жертву на алтаре…

— Значит, никаких следов, ведущих к Матильде Андреми? — наконец спросил он.

— Никаких. Как я уже говорил, у всех этих людей были высокие покровители. Это что-то вроде масонской ложи, только вывернутой наизнанку. Матильда Андреми исчезла во время пожара, и теперь она может быть где угодно — где-нибудь на Багамах или вроде того. И хотя она официально объявлена в розыск, в ходе судебного процесса ее имя почти не упоминалось. Словно бы, помогая нам, она купила себе неприкосновенность. Но, — добавил Клеман после некоторого молчания, — считайте, что я вам этого не говорил.

— А остальные члены семьи Андреми?

— Большинство из них покинуло Лавилль. Ее сын мертв, как вы знаете…

Да, не знать об этом было невозможно: совершив убийство шестерых детей в парижском регионе, Пьер Андреми был застигнут на месте преступления, когда уже собирался убить седьмую жертву. Ему удалось бежать, после чего он совершил самосожжение (теперь, после сведений, полученных от Клемана, этот поступок казался Бертеги имеющим некоторое символическое значение, а не просто выходкой сумасшедшего), видеозапись которого была разослана нескольким телекомпаниям. Почти все они продемонстрировали кадры того, как красивый молодой человек с магнетическим взглядом обливает себя бензином и без колебаний щелкает зажигалкой. Эта трансляция вызвала многочисленные дискуссии относительно подлинности записи и морального ущерба, нанесенного телезрителям.

— Кажется, именно после его смерти его мать принялась расшатывать организацию, — сказал Клеман.

— Как это?

— Ну, я сам точно не знаю… но, кажется, передача силы по наследству имела для них большое значение… Для них была важна преемственность, скажем так. Эти люди, — на лице Клемана появилась гримаса отвращения, — как будто все еще живут в Средние века…

Преемственность… О том же самом говорил и Либерман. О магических способностях, передаваемых по наследству.

— Но этого, конечно, вы не прочитаете ни в одном досье, — сказал Клеман, кивая на стоику дел, лежащую перед Бертеги.

Тот вопросительно взглянул на подчиненного.

— Этого не было ни в чьих показаниях. Все эти сведения — из разряда «говорят, что…». Вы же знаете, как это происходит: встречаешься с какой-нибудь старой дамой, которая некогда знала Матильду Андреми, и она за чашкой чая с бисквитами рассказывает вам пару-тройку любопытных вещей… Или с антикваром, который снабжал семью Талько предметами старины… и тот пересказывает вам, что ему иногда доводилось слышать, — и, разумеется, добавляет, что он вам ничего не говорил.

Бертеги понимал, о чем речь. Проведя в Лавилле несколько месяцев, он уже начал понемногу разбираться в здешней необычной системе коммуникации — чем-то вроде азбуки Морзе, состоящей из вздохов, взглядов искоса и усмешек в уголках губ.

— Но зато, — продолжал Клеман, — в этих папках будет все остальное: показания, переданные в суд, копии судебных протоколов…

— Но сколько всего человек было допрошено? Пятьдесят, сто?

— Да, около ста, — кивнул Клеман. — Но далеко не все материалы были переданы в суд. Как вы знаете, многие из них пропали. Не говоря уже о том, что многих свидетелей допрашивали неофициально, на дому…

Бертеги еще раз взглянул на стопку досье: действительно, она была даже меньше, чем могла бы быть стопка материалов по делу распространителей экстази.

— И разумеется, там ни разу не всплывает фамилия Ле Гаррек… или Вильбуа, — полуутвердительно сказал он.

— Нет…

— Как и Рошфор…

— Нет, насколько я знаю… но, может быть, проверить дальних родственников, всяких дядюшек и тетушек?

Бертеги не мог сдержать легкой улыбки: Клеман полностью подтверждал его теорию насчет лавилльской азбуки Морзе — он задал вопрос вроде бы самый обычный, но насквозь пропитанный подозрительностью.

— Клеман, я хочу, чтобы впредь ты мне докладывал обо всем, что покажется тебе хоть немного подозрительным, — сказал он. — Неважно, что это будет… все, что выходит за рамки обычного.

— Например, пропажа кюре из Сен-Мишель? Вы поэтому хотели меня туда послать?

— Именно. Может быть, ничего страшного, и он просто ушел по своим делам… а может, и нет. Позже я скажу об этом и всем остальным ребятам… а пока езжай. Буду ждать твоего доклада.

— Хорошо, — в очередной раз кивнул Клеман и, опять же после некоторого колебания, добавил: — После того самоубийства произошло уже довольно много странного…

— Какого самоубийства?

Теперь в придачу к ушам у Клемана порозовели и щеки, в результате чего вся его физиономия превратилась в палитру красных, розовых и малиновых оттенков.

— Ну, вы же помните, месяц назад… подросток натянул на голову мусорный мешок и затянул веревку…

— И какая связь?..

— Его родители… Я их знал. Именно поэтому я тогда потребовал начать расследование.

— Родители?

— Да… Они тоже не упоминаются в этих досье, но у них рыльце в пушку. Я это точно знаю, потому что я их допрашивал по «делу Талько»…

Клеман посмотрел на комиссара долгим взглядом («три тире» по лавилльской морзянке) и направился к выходу. У порога он замедлил шаг и сказал, как будто ни к кому не обращаясь, с нейтральной, даже равнодушной интонацией: