Дорога в Аризону - Игорь Чебыкин

брак с женщиной, значительно превосходящей его в возрасте, с женщиной, у которой есть свои устоявшиеся, весьма своеобразные привычки и представления о супружестве.

Помимо работы непреложными в своей обязательности и регулярности Линда почитала три вещи — регулярное посещение протестантской церкви и спортзала, а также регулярные, не реже, чем раз в две ночи, совокупления с молодым русским мужем в спальне их аккуратного двухэтажного домика в пригороде Миннеаполиса. При этом, совокуплялась Линда так, словно выполняла упражнения на тренажерах в спортзале: чередовала подходы к "снаряду" с непродолжительными передышками, двигалась механически ритмично и так же старалась дышать, проворно меняла позы, отдавая мужу четкие директивы, и, напрягая все мышцы своего тренированного тела, по-обезьяньи вытягивая вперед губы, совершала, наконец, финальное, вздымающее таз движение, сопровождая этот последний судорожный толчок, в который вкладывала все оставшиеся у нее силы, торжествующим взвизгиванием "Yes, I got it!"10 прежде, чем, изогнувшись, забиться обезумевшей рыбой в сетях оргазма… Восстановив дыхание и способность воспринимать окружающую действительность, одобрительно гладила мужа по щеке и снова, как и перед совокуплением, шла в душ, куда потом отправляла и без того взмыленного Толика, невзирая на его робкие возражения. В душ, в душ, Нэтти. И, пожалуйста, никаких сигарет и, тем более, еды ночью. В душ, глоток минеральной воды и — спать. Нам рано вставать, Нэтти, завтра много работы.

В церкви Линда пела гимны так, словно предавалась любви — страстно и шумно, глаза влажные, грудь не то, чтобы колышется (мышцы не могут колыхаться), но какие-то колебательные движения все же совершает. А в спортзале занималась так, будто молилась — стиснув рукоятки тренажера, что-то шептала себе под нос с полузакрытыми глазами. Толик, для которого после свадьбы посещение спортзала с женой стало такой же нормой, как и посещение церкви, как-то разобрал, ЧТО именно она шепчет в пылу противостояния с тренажером: "Давай, детка, давай, у тебя получится!..".

Сбитый на первых порах с толку этой манерой Линды делать все не так, как надо, Толик по мере вживания в образ женатого полуамериканца с гринкартой постепенно свыкся с причудами супруги и волю своему иногда накатывающему раздражению не давал. Да и как он мог давать ему волю? Пока Толик полностью зависит от своей жены. Один необдуманный шаг — и он лишится всего: и гринкарты, и работы в газете, и Америки. Ведь это Линда упросила Фрэнка Уайлдмена дать Толику место репортера в ее отделе. Фрэнк сначала подумал, что Линда неудачно шутит: какой-то русский эмигрант без американского гражданства — и репортер в его газете?! Однако после долгих уговоров сдался: Фрэнк ценил Линду и как исполнительного сотрудника, и как женщину — когда-то она была его любовницей. Зарплату, правда, Толику определили не очень большую. Ну, ничего, это лишь старт, дальше все пойдет по нарастающей, Толик в этом уверен.

…Он опомнился от раздумий и посмотрел в иллюминатор. За бортом простиралась безбрежная пухово-облачная, с солнечной позолотой перина. Словно мягкое ложе для кого-то огромного и усталого. Самолет нес Толика из настоящего времени в прошлое. Впрочем, нет, скорее, не в прошлое, а в какое-то неопределенное время. Как говорили у них в школе на уроках английского языка — Present Indefinite Tense, настоящее неопределенное время. По телефонным рассказам сестры и телевизионным репортажам из России Толик знал, что его бывшая Родина, в отличие от аэрофлотовской стюардессы, сильно похудела, перестала занимать 1/6 часть суши и строить на ней коммунизм. Его бывшая Родина, вообразите, стала совсем иной страной подобно тому, как он сам, Толик, стал иным человеком в США. И вроде теперь Россия даже представляет собой какую-то копию Америки… Пытается представлять. Немыслимо: был Советский Союз, а теперь вдруг — копия Америки. Как это могло произойти? И как это, интересно, выглядит на практике?

Однако не только любопытство заставило его отпроситься его на неделю с работы и улететь в Москву? А что же еще? Он все искал ответ на этот вопрос. Безусловно, его гнало в Москву чувство вины перед матерью, желание навестить ее могилу. Что еще? Ностальгия? Да, возможно, ностальгия… Но не по стране. По родственникам. По сестре. В Америке, при всей его любви и преклонении перед ней, он до сих пор не обзавелся истинно родными людьми. Линда и табор ее родственников, конечно, не в счет. И друзей у него там до сих пор нет. Есть приятели, хорошие знакомые, но не друзья. И вот именно сейчас, когда у него появилась гринкарта, свой дом в Америке (ну, Линдин, значит, почти свой), нормальная работа, когда он обрел стабильность и может не думать непрерывно о том, где ночевать и как заработать денег, он ощутил, что ему все равно чего-то не хватает. Близких людей. Таких, как сестра, ее муж, сын — Толиков племянник, стало быть. Уже в школу вовсю ходит… Да и отца бы надо разыскать. И кого-нибудь из бывших одноклассников. Если он успеет кого-то из них разыскать с его-то неделей на все-про все. Но хоть кого-нибудь из школьных друзей очень хотелось бы найти. Не для того, чтобы хвастаться итогами своей первой американской пятилетки: смотрите, дескать, я вернулся со щитом, и со щитом же улечу назад в Америку. Хвастаться ему пока рано. Быть удовлетворенным — можно, но не хвастаться. Просто хочется повидать кого-то из своих, посидеть, потрепаться, вспомнить. После этого и в Америку он возвратится с другим настроением, с запасом новых положительных эмоций…

"Уважаемые пассажиры! Наш самолет приступает к снижению и через 15 минут совершит посадку в аэропорту "Шереметьево" города Москвы, — объявили в салоне. — Пожалуйста, пристегните ремни и приведите спинки кресел в вертикальное положение. Ladies and gentlemen…11". Стюардесса шла по проходу, глядя на животы пассажиров. Будто сравнивала их со своим выросшим животом.

Москва встретила серым небом и проливным дождем. А он в спешке, по-моему, забыл захватить с собой зонт. Толик вздохнул. Его бывшая Родина — в своем стиле. Сразу норовит испортить настроение.

Глава 39

"Толька!", — сестра счастливым живым хомутом повисла у него на шее, прижалась к брату всем телом, поводила плечами, как в танце, чмокнула в щеку, отстранилась и, засмеявшись, стерла с Толиковой щеки след от помады. "Здравствуй, Анатолий! — муж сестры Кирилл, улыбаясь, протянул ему руку. — Как долетел?". — "Привет, Кирилл! Нормально". — "Багаж получил уже?". — "Эта сумка — весь мой багаж". — "Ну, тогда пойдем к машине".

С трудом продравшись к аэропортовской автостоянке сквозь