Палач из Гайд-парка - Энн Перри

– А что ты собираешься делать теперь? – тихо спросила она, так чтобы худощавая женщина в клетчатой юбке и с громким голосом, стоявшая около, не смогла бы ее услышать. И так как муж пребывал в рассеянности, продолжала: – Если не Карвел, то кто?

– Не знаю. Возможно, Барт Митчелл. У него действительно были все основания убить Уинтропа и, возможно, Арледжа, если он превратно истолковал его внимание к Мине. Но я никак не могу понять: почему ему надо было убивать кондуктора или Скарборо? Разве только они что-то знали… Митчелл, очевидно, склонный к насилию человек. Его африканский опыт, свободная игра жизнью и смертью… – Он замолчал, оставив мысль недосказанной.

– Но ты в это сам не очень веришь, да?

– Мне эта точка зрения не кажется достаточно убедительной, – ответил Питт. Он кивнул знакомому и продолжал: – Правда, мы еще не знаем, что у него было в прошлом или дату его возвращения из Африки. Возможно, он даже не подозревал до самого последнего времени, чтона самом деле собой представляет Уинтроп. Очевидно, Мина отчаянно стыдится того, как с ней поступал муж, и делает все, чтобы скрыть это. И почему-то думает, что это отчасти и ее вина. – Томас нахмурился, голос стал тише, но более резок и даже сердит. – Я и прежде встречал женщин, которых били. И все они брали вину на себя. Вспоминаю, как несколько лет назад, когда я был констеблем, меня часто вызывали из-за нанесенных побоев, и я видел, как женщины, все в крови, избитые до полусмерти, уверяли, что это они виноваты, а не мужчины. Но это были женщины, которые утратили все надежды, всякую веру в лучшее, последние остатки достоинства. Обычно виной всему было пьянство…

Шарлотта долго смотрела на него, и перед ней во всей своей страшной правде открывались картины ужасного мира, о существовании которого она почти не догадывалась. Шарлотта припомнила, как Мина была подавлена стыдом, как принижена – и как она на глазах расцвела после смерти Уинтропа. Да, все ясно; лишь удивительно, почему так долго не наступала трагическая развязка.

– Но это все-таки не объясняет, почему он также убил и Арледжа, – продолжал размышлять Питт. – Разве только из-за того, что Мина знала, кто убил Уинтропа, и каким-то образом проговорилась Арледжу… конечно, ненамеренно.

– Да, в том, что ты говоришь, есть смысл, – быстро ответила Шарлотта. – Это похоже на правду. Но тогда почему же все-таки убили кондуктора и дворецкого? Может, дворецкий попытался шантажировать Карвела, полагая, что это он убил Арледжа, и Карвел убил дворецкого, опасаясь доноса и потому, что не мог доказать свою невиновность?

Питт невесело улыбнулся.

– Чересчур уж притянуто за уши. Но я велел Бейли поточнее разузнать, был ли Карвел на концерте. Мне нужно доказательство покрепче, что-нибудь совершенно неопровержимое.

– А в этом ты сомневаешься?

– Не знаю. – Вид у него был усталый и растерянный. – Часть меня верит в его вину. По всей вероятности, мозг.

Группа возбужденных гостей неподалеку подняла бокалы. Женщина в персиковом кружевном платье так воодушевилась, что голос у нее стал пронзительным.

– А сердце – нет? – спросила тихо Шарлотта, глядя на него.

Томас улыбнулся.

– Немножко нелепо думать сердцем. Я предпочел бы слово «инстинкт», который представляет собой связку прежних, далеких воспоминаний под покровом какого-то одного, поверхностного, и вот эти-то глубинные воспоминания и ответственны за мысли, которые мы сами не можем объяснить.

– Очень логично, – согласилась она. – Но в результате то же самое. Ты не веришь, что это сделал он, хотя не можешь быть уверен. Эмили говорит, что Скарборо был законченной свиньей. Он выгнал бедную горничную только за то, что она пела. Девушка была просто вне себя от горя. И самое непростительное тут – он ведь не мог не знать, что означает для нее потерять место. Ведь она не может получить другое без хорошей характеристики. Она же умерла бы от голода. – Шарлотта говорила все более взволнованно, ее голос становился все тоньше и выше: ей и девушку было жалко, и она была очень возмущена поведением Скарборо.

Питт коснулся ее руки.

– Но ты же говорила, что Эмили собирается предложить ей место горничной или что-то в этом роде?

– Да, но не в этом дело. – Шарлотта была слишком возбуждена, чтобы утихомириться. – Ведь Скарборо не мог знать о ее решении. А что, если бы Эмили случайно там не оказалась? Ведь она бы могла и не предложить!.. Нет, этот человек был просто настоящей свиньей.

Питт нахмурился, лицо его избороздило раздумье.

– Он сделал это публично?

Шарлотта отошла подальше от группы громко смеявшихся и болтавших гостей.

– Нет, не то чтобы публично, – ответила она, – а все же это было в самом углу комнаты, как раз недалеко от того места, где сидел Виктор Гаррик со своей виолончелью и ждал, когда его попросят играть.

– О! Да, ты права, – согласился он. – Этот человек был злым и несправедливым. Мне кажется, он вполне мог быть способен и на шантаж.

Их разговор был прерван Эмили, которая подошла к ним в шуршащем, цвета зеленого яблока, шелковом платье, расшитом крупным жемчугом.

– А мама все еще не приехала, – сказала она, волнуясь. – Как ты думаешь, может быть, она вообще не собирается приезжать? Но это было бы очень нехорошо с ее стороны. Наверное, она сейчас ни о ком, кроме себя, не думает. Я была просто уверена, что она посетит нас хотя бы сегодня, по случаю победы Джека.

– Ну, время еще есть, – ответил Питт, натянуто улыбаясь и без особой уверенности.

Эмили пристально на него посмотрела и ничего не ответила.

Питт извинился и отошел поговорить с Лэндоном Харлвудом, который поддержал Джека в избирательной борьбе и теперь пришел на праздничный прием, чтобы засвидетельствовать свое уважение. Вид у него был довольный и спокойный; он переходил от одной группы гостей к другой, жизнерадостный, брызжущий верой в будущее. В свете канделябров его волосы отливали медным блеском.

– Он так нам помог, – заметила Эмили, глядя, как Лэндон с явным удовольствием приветствует Питта. – Приятный человек. Я еще никогда не видела его таким веселым после смерти его жены, бедняжки… Ты знаешь, она долго болела. Я, правда, никогда не верила, что миссис Харлвуд настолько уж больна. Она принадлежала к людям, которые только и говорят, что о своих болезнях. Но оказалось, что я ошибалась: она действительно умерла от туберкулеза, и теперь я чувствую себя ужасно виноватой перед ней.

– Но так и должно быть, – согласилась Шарлотта.

Эмили колюче на нее взглянула.

– А от тебя вовсе не требуется во всем со мной соглашаться. И независимо от того, жива она или нет, миссис Харлвуд была очень требовательной и трудной женщиной.

– Но я думаю, он любил ее, и до болезни она, возможно, и не была такой, – заметила Шарлотта.

– Ты придираешься ко мне, – шутя упрекнула ее Эмили, но потом спросила серьезно: – Ты о Томасе беспокоишься? Но нельзя же ожидать от него, чтобы он разгадывал все загадки. Есть на свете такие тайны, которые никому не раскрыть.