Последний человек на Луне - Юджин Сернан

Поздним вечером во вторник нам позвонил президент Никсон и пожелал доброго пути, но беседа вскоре ушла в сторону и превратилась в один из самых странных монологов, которые мне когда-либо приходилось слышать. Он пожелал нам удачи и произнес обычные ободряющие шутки, но затем его доброе настроение внезапно пропало и сменилось чувством мрачного пессимизма.

Президент начал рассказывать, как напряженно он работает, чтобы добиться почетного мира во Вьетнаме, и при этом американский народ не только не выражает признательности, но даже не понимает, что он пытается сделать там правильные вещи, а пресса все время несправедливо нападает на него. Говоря с нами, Никсон нашел ту защищенную и безопасную гавань, в которой политику обсуждают редко. У трех астронавтов, готовых отправиться на Луну, мозги были заняты совсем другими вещами, и мы оказались для него той самой аудиторией, не представляющей никакой угрозы, которую он пытался найти. У нас политических интересов не было вообще. Он хотел поговорить хоть с кем-нибудь, и этим вечером его собеседниками стали мы.

Рон, Джек и я, держа в руках по телефонной трубке, смотрели друг на друга в недоумении, пока наш президент в течение 45 минут трещал о том, что он чувствует себя преследуемым и высмеиваемым теми самыми гражданами, которым он поклялся служить. Всё, что мы могли ответить: «Да, сэр, мистер президент». Я не мог просто так сказать президенту Соединенных Штатов, что мне его жаль.

Я живо вспомнил того общительного и уверенного Никсона, который встречал нас с Барбарой на пороге дома верховной исполнительной власти тремя годами раньше, после «Аполлона-10». Сейчас голос в телефонной трубке принадлежал другому человеку – деморализованному чужаку, который почти что упрашивал нас понять его положение, как будто он просил у нас благословения. За речью Никсона был виден уставший и одинокий старик, влачащий бесцельное существование в большом Белом доме, в котором он был скорее пленником, чем президентом.

Я лег спать примерно в два часа ночи на среду, и на этот раз у меня не было проблем ни с тем, чтобы принять мысль о полете на «Сатурне», ни с тем, что я командир экипажа в сложном полете. К этим вещам я чувствовал себя хорошо подготовленным и теперь мог о них забыть, точно так же как Вернер фон Браун много лет назад на обеде со мной отмахнулся от проблемы достижения Луны. «Добраться до Луны? О да, конечно, мы можем сделать это». Меня уедало другое, скорее философское, нежели ощутимое, и оно тем не менее отняло у меня сон столь же просто, как это сделал бы грабитель с оружием.

Я лежал в темноте, заложив руки за голову на подушке, зная, что я, вероятно, буду последним человеком на Луне на многие годы вперед. Никаких пилотируемых полетов на Луну больше не планировалось на всё обозримое будущее, и это был неумолимый факт, который казался мне совершенно неправильным. Значит, от меня будут ожидать, что я скажу что-нибудь уместное по случаю завершения этого великого приключения, и пресса уже достала меня, пытаясь выудить слова, которые я еще не придумал. Нил нашел отличную фразу про «один маленький шаг человека», и теперь была моя очередь. Несмотря на весь мой опыт импровизированных выступлений, у меня не было никаких идей. Адиос? Спасибо за воспоминания? Так сделана ли она из зеленого сыра?

Вся эта дилемма первого и последнего человека на Луне занимала меня. Хотел бы я быть первым на Луне, чтобы сделать первый исторический шаг, но проболтаться на ней лишь пару часов? Или же последним, когда я смогу находиться на поверхности целые дни, когда поведу лунный ровер к далеким горизонтам, где таятся лунные секреты, и когда у меня будет время, чтобы насладиться этими бесценными моментами? Какой опыт был бы более богатым? Вот реальная загадка, хотя и чисто теоретическая. Моей «птичкой» был «Аполлон-17».

Меня успокаивало, что через несколько дней мы с Джеком заберемся в «Челленджер», нырнем вниз с окололунной обиты и преодолеем в стремительном броске те последние 14 км, которые отделяли меня от посадки тремя годами раньше. Я хорошо отдохнул в эти тихие ранние утренние часы, но, как пелось в новой популярной песне, «прошедшей ночью я совсем не спал». А кто смог бы заснуть при таких обстоятельствах?

Лью Хартцелл приготовил обычный стейк с яйцами, ожидая моего подъема после полудня, и после частного богослужения с Ди О’Хара и отцом Каргиллом, который теперь и сам считал себя астронавтом, потому что так много времени провел с нами, мы все успели на последние брифинги, при том что потягивали кофе и дурачились. Всё разворачивалось очень медленным темпом по сравнению с утренними стартами, проходившими под лозунгом «давай-давай».

Наше стартовое окно продолжалось с 21:53 до 01:31 флоридского времени, и эти границы были жесткими, а вот метеопрогноз выглядел не слишком уверенно. Накануне утром было солнечно и тепло, но с запада подходил холодный фронт, и в вышине над Мысом повис слой серых облаков, похожих на грязное белье. Он угрожал перекрыть наш путь в небе занавесом из грозовых туч. Ребята из метеослужбы сказали, что наши шансы стартовать вовремя выше 50 %.

Сотрудники фирмы Boeing вновь вышли на работу после решения в последнюю минуту спора о зарплатах, и это означало, что нынешней ночью пикетов в космическом порту не будет. Мы бы, конечно, улетели всё равно. Авария компьютера в зале управления запуском заставила всех переключиться на альтернативную систему, но не нарушила отсчета всерьез. Я и Чак Ла Пинта ухмыльнулись друг другу, когда я втискивал в скафандр болящую задницу и воспаленную ногу. Когда меня спросили о самочувствии, я немного приврал, и он об этом знал. Это мелочь. Рон выкурил последнюю сигарету, которую мы могли себе позволить на ближайшие две недели. Память о ней, похоже, не давала ему покоя, потому что едва ли не первое, что он сделал на корабле спасательного отряда – стрельнул у моряка сигарету.

Улучив момент, когда мы остались одни, я посоветовал Джеку и Рону, поскольку они не имели представления о том, на что подписались, впитывать те ощущения, с которыми они вскоре столкнутся. «Когда начнется полет, мы будем извиваться змеей, трястись и крутиться. Просто держитесь и делайте то, к чему готовились, – сказал я им. – Но я хочу, чтобы вы насладились этим, получили удовольствие от каждой секунды, пока оно не пройдет. Это будет одно из самых захватывающих впечатлений в вашей жизни, и нам не удастся повторить его». Они не знали, что ответить. Я же вспомнил, как Том Стаффорд пытался объяснить мне потрясение от входа в атмосферу на «Джемини», а я не мог уловить, что он хочет сказать. Есть вещи, которые нельзя понять, пока они не случились. Просто моим товарищам по экипажу предстояло получить жизненный урок, и они должны были пройти через него сами.

Прежде чем надеть гермошлемы и начать дышать кислородом, мы пошутили об ощущении пустоты в карманах как реакции на «почтовый скандал» «Аполлона-15». Теперь мы могли взять с собой не более дюжины личных предметов, и абсолютно ничего – нуль, пустота, – что могло бы принести нам хоть цент с этого полета. Это значило, что мы должны были разочаровать множество друзей и родственников, которые хотели отправить с нами какую-нибудь безвредную безделушку. Когда один репортер спросил у меня, что я возьму с собой к Луне, я ответил: «Рона и Джека».