На поводу у сердца - Тори Майрон

Больше никаких разговоров. Никаких ненужных мыслей. Никаких терзающих вопросов.

Всё подождёт.

Весь долбаный мир подождёт.

А этой ночью есть только я и Ники.

Николина

Сегодня я так и не уснула.

Просто не смогла.

Даже с приходом рассвета, когда мы с Остином были физически измотаны до изнеможения, духовно я была на таком эмоциональном подъеме, что сна не было ни в одном глазу. Да и не могу я позволить тратить впустую ни одну драгоценную секунду нашей близости с ним. Их осталось слишком мало, чтобы спускать на отдых, и потому я уже который час варюсь в своих размышлениях и молчаливо наблюдаю, как мерно вздымается его грудь, густо украшенная моими укусами и царапинами; как лучи солнца путаются в каштановых прядях, донельзя лохматых и взъерошенных моими стараниями; как расслаблены черты его лица, пока он пребывает в безмятежном сновиденье, позволяя мне без помех полюбоваться его телом, едва прикрытым простынёй, всё ещё влажной от наших многочисленных соитий.

Стоит только прокрутить в мыслях кадры минувшей ночи, как мурашки бурным потоком начинают бегать по коже, накапливаясь тёплым сгустком возбуждения между бёдер: наши стоны, хрипы, крики, рычание, хлюпающие звуки соединения тел и мужской сдавленный шёпот, дополняющий всю эту горячую музыку секса пошлыми фразами и любовными признаниями; сильные руки, творящие чудеса с моим изголодавшимся телом; пальцы, оставляющие яркие отпечатки на коже и безжалостно оттягивающие волосы, пока член неистово вгоняется в меня до упора во всевозможных позах.

Наша страсть была далека от той, что показывают в романтических фильмах. Даже на любовную эротику она мало чем смахивала. Это было мощно, жёстко, горячо, временами больно, отчего доставляло мне ещё больше кайфа. Мы, словно пещерные, люди поедали друг друга, лакомились, кусались, слизывали соки и царапались. Я отдавала всю себя, любила и трахалась, как не в первый, а в последний раз в жизни, ведь знала, что для нас с ним так оно и есть.

А Остин… Хм… Не знаю, почему отвечал мне с тем же яростным пылом. Из-за любви? Продолжительного воздержания? Или он со всеми девушками в постели отключал все тормоза? Не имею понятия, но я даже в самых смелых фантазиях не могла представить, что он может быть со мной таким — ненасытным, диким, бесстыдным, похотливым и ни хрена не заботливым, вечно оберегающим братишкой. Но он был таким, не переставая смотреть на меня со столь искренним восхищением и обожанием, что впервые за всю мою сознательную жизнь я почувствовала себя желанной и самой счастливой женщиной на свете.

Его женщиной. И только его.

Несмотря на всё, что заставляет меня испытывать к себе Адам, а он именно заставляет, с помощью своего «очарования» запуская в мой разум иллюзию романтических чувств к нему. После целой ночи погружения во всепоглощающие ощущения, летающие вокруг нас с Остином, я чётко понимаю, что не могу добровольно любить двоих мужчин одновременно. Не могу! Это же просто невозможно. По-настоящему я люблю только Остина, и именно за мои чувства к нему я буду отчаянно цепляться весь последующий год, чтобы окончательно не отравить себя чарами Адама.

Пусть сегодня ночью я оторвалась по полной, детально рассматривая и ощупывая каждый дюйм тела Рида, но есть нечто особенное в его изучении, когда он не знает об этом. Приподнимаясь на локте, я слегка притрагиваюсь к покрасневшим губам, которые я истерзала сегодня, как обезумевшее животное, а потом неспешно очерчиваю линию челюсти и скул, желая запечатлеть каждую чёрточку, морщинку на его умиротворённо спящем лице и пересчитать все родинки и шрамы на любимом теле, большинство из которых он получил, спасая меня из различных передряг.

Нежно поглаживаю кончиками пальцев его правое плечо, нащупывая посветлевший след от ножевого ранения — Остин схлопотал его во время сотой по счёту попытки вызволить меня из бандитской тусовки. После неторопливо перебираюсь к продольному рубцу на рёбрах, заработанному в момент моей очередной вспышки агрессии, а едва заметное пятно на руке напоминает об ожоге второй степени, которым я наградила его несколько лет назад, нечаянно опрокинув на него чашку с кипятком.

Коротко усмехаюсь, осознавая, что тело Остина — это сущий сборник из моих косяков и проколов. Чудо, что он вообще умудрился остаться в живых, столько лет имея под боком такого первоклассного мастера влипать в неприятности, как я.

Но ничего… У Остина больше не появится шансов рисковать собой ради меня, ведь сегодня всё между нами закончится.

Я уже решила, как мне следует правильно поступить, чтобы полностью отгородить Остина от себя, тем самым обезопасив от Адама. И я сделаю это, собственноручно вырвав себе сердце из груди, потому что другого варианта уберечь его нет.

В центре солнечного сплетения неконтролируемо образуется чёрная воронка, постепенно поглощающая весь свет во мне, стоит лишь на миг подумать, что короткий эпизод нашего счастья близится к неминуемому финалу. И, наверное, именно осознание этой горькой истины и разжигает во мне острое желание ощутить его в себе ещё раз, даже невзирая на ноющую боль во всех мышцах после нашего с Остином несколькочасового ночного марафона.

Мне не хотелось тревожить его сон, ведь Рида сегодня ожидает долгая дорога, но, чёрт побери, я не могу больше устоять и придвигаюсь ближе, закидывая ногу на него. Любуюсь его прессом, поджарым, крепким телом, рисую пальцами извилистую линию по груди к пупку и возбуждаюсь ещё сильнее, достигая поросли тёмных волос, уходящей вниз, туда, где под простынёй прячется то, что мне жизненно необходимо.

Сонный стон срывается с губ Остина, когда моя рука ныряет под светлую ткань и начинает без смущения шалить там: ласкать, сжимать, поглаживать, даруя ему сладкое пробуждение. Следом припадаю губами к напрягшемся мышцам живота, продолжая медленно и нежно водить рукой по всей длине члена, зарабатывая ещё один его хриплый стон, что отдаётся мягким эхом в моей душе.

— Ты хочешь, чтобы я помер? — не размыкая век, выдыхает Остин.

Наоборот, я хочу, чтобы ты жил долго и счастливо, пусть даже меня не будет в твоей жизни.

— Хочу сказать тебе «доброе утро», — вместо тайных мыслей мурчу я, прикусывая кожу чуть ниже пупка, и глубоко вдыхаю тепло-сладкий запах его кожи, что будто ещё с детства забился в порах ароматом ягодных пирогов, делая Рида самого сладким, вкусным, сочным, как пироженко, которое так и просит себя слопать. Снова.

— Ты неугомонная, Ники, — хрипит он, когда я спускаюсь ниже, удобно умещаясь на его ногах, и вбираю в рот полностью пробудившейся орган так глубоко, насколько позволяют мои физиологические данные. — Но чёрт… это самое доброе утро в моей жизни.

О да-а-а, Остин, и моё тоже. Первое и последнее…

Не знаю, многие ли женщины дуреют от минета, но лично я для себя этой ночью открыла, что поистине схожу с ума, видя, как благодаря моим активным действиям ресницы Остина начинают подрагивать от удовольствия, дыхание превращается в частый, тяжёлый ритм, а руки сгребают простынь в кулаки. Ммм… а от звуков его сладких стонов я в мгновенье ока становлюсь такой мокрой, что влага начинает стекать по внутренней стороне бёдер, из-за чего уже через пару минут Остин, будто чувствуя крайнюю степень моего вожделения, вмиг стряхивает с себя всю сонливость и заваливает меня на спину, нависая сверху. Смотрит мне в глаза горящим похотью взором. Пристально. Изучающе. Подолгу. Словно пытается что-то понять для себя, тем самым заставляя меня изнемогать от томления.