Записки датского посланника при Петре Великом. 1709–1711 - Юст Юль

16-го. В Немецкой слободе произошел ужасный пожар, обративший в пепел значительную часть этого предместья и, между прочим, великолепный дворец князя Меншикова. У новой лютеранской церкви (сгорели) крыша, школа же (истреблена) до основания. Когда видишь здесь начинающийся пожар, (становится) странно: так как почти весь город построен из леса, а пожарные учреждения плохи, то огонь распространялся до тех пор, пока есть чему гореть. На пожар выходят русские священники с (хоругвями), образами, кадилами и другой священной утварью и молятся между пожарищем и (не занявшимися еще) домами, но все напрасно. Простой народ только смотрит (в бездействии) и стережет случай, как бы что-нибудь своровать или стащить. Спасать (имущество) или тушить (огонь) его не побудишь и за деньги. Настоящий пожар после больших усилий остановили наконец тем, что разобрали множество домов под (ветром). Когда (огонь) дошел до (пустого места), то, не находя более (пищи), поневоле погас сам собой.

24-го. Так как в общине новой лютеранской церкви московской Немецкой слободы в среде церковных попечителей и старост издавна существовали великие раздоры и несогласия, (так как) школа и верхняя часть церкви были обращены упомянутым пожаром в пепел, и (так как) никто не хотел (более) заведовать (этой) церковью, то я и прусский посланник фон Кейзерлинг, будучи ее прихожанами, нашли нужным принять на себя в этом (деле роль) посредников и все уладили. Созвав (однажды) на этот конец после службы паству, мы установили (новые) правила для (поддержания) единения и спокойствия в (лоне) церкви, убедили некоторых прихожан заступить место попечителей и старост, отказавшихся вследствие вышеперечисленных несогласий от своей должности, и достигли того, что (новое) положение, признанное самой паствой (в) полном (ее составе) целесообразным для (сохранения) мира и единения в ее среде, было закреплено подписью и печатями всех церковных старост и попечителей. Затем я и посланник Кейзерлинг тоже скрепили его нашей подписью и рядом (с ней) приложили печать. Далее я заявил новым церковным старостам и попечителям о моем праве и вообще о праве всех последующих датских посланников (в России) пользоваться известным могильным местом при церкви, которое мой покойный предместник, посланник Гейнс, купил у церковных попечителей для себя и для своей (ныне тоже) покойной жены, о чем я узнал из копированной книги писем Гейнса. (Купчая запись) помечена Москвой, 22 января старого стиля 1704 г. Я потребовал тоже, чтобы по моем отъезде из Москвы мужская и женская скамьи у алтаря против проповедной кафедры, в случай если бы кто искал завладеть ими, никому уступаемы не были и навсегда были бы оставлены за датскими посланниками. Со своей стороны я (обещал), что во все время пребывания моего в России будут ежегодно делать за это пожертвования в пользу церкви, (относительно) же моих заместителей выразил (уверенность), что и они будут следовать (моему примеру). Старосты и попечители совокупно согласились (исполнить) мое требование и обещали занести это свое согласие в церковную книгу (protocoll).

26-го. В этот день я встретил в городе старуху с настоящей с лишком в ¼ алена бородой, совсем как (у) пожилого русского или датского мужика. Так как подобное явление было для меня необычно, то я вышел из повозки и лично вступил с этой женщиной в разговор.

Мной из любознательности собраны следующие подробные (сведения) об устройстве и положении большой московской так называемой Патриаршей школы или гимназии. Школа эта построена возле одного монастыря, в которой допускаются только православные монахи польского происхождения. Архимандрит или игумен этого монастыря, Феофилакт Лопатинский[346], состоит (в то же время) ректором гимназии. В его ведении находится 17 (учеников), которым он преподает богословие. Получает он от царя 300 рублей ежегодного жалованья. Субректор, professor philosophiae Joakim Bogomodlewskij, (старшее) после Лопатинского (лицо), преподает философию, имеет в своем ведении 16 (учеников)[347]. Затем следуют: Иоасаф Томилович, профессор риторики и префект по другим менее важным (предметам), имеет в своем ведении 15 (учеников)[348]; профессор этики Гавриил Теодорович ведает 10 учениками[349]; профессор синтаксии Феодосий Turkievitz ведает 21 (учеником)[350]; учитель грамматики Инокентий Кульчицкий ведает 20 (учениками)[351]; magister infimae grammatices, anologiae et lingvae germanicae, Феофил Кролик ведает 84 (учениками)[352]; professor Lychudes, didaschalus lingvae graecae, graecus oriundus ex insula Cephalonia, ведает 8 (учениками)[353]. Кроме того, (при школе) находятся двое проповедников: Степан Прибылович и Barnabus Wolostwskij[354]. Каждый из этих профессоров и преподавателей получает от царя по 150 рублей в год, каковое жалованье аккуратно производится им из (Печатного) приказа; ученики получают на содержание по 3 копейки в день каждый; впрочем, ученики двух старших классов, а именно theologiae et philosophiae studiosi, получают ежегодно по 4 копейки. Архимандрит (Лопатинский) говорит, что если б первые основатели (школы) живо приняли (к сердцу) ее процветание, благосостояние и развитие, то им нетрудно было бы достигнуть того, что ученики получали бы ежедневно втрое больше (теперешнего), что, несомненно, (в) значительной (степени) увеличило бы наплыв учеников.