Больше чем просто дом - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

До сих пор он ехал на двух цилиндрах. Теперь он вбросил еще два, и авто, накренившись на миг на передние колеса, выправилось и помчалось дальше с удвоенной скоростью. Впрочем, в суматохе перемены его правая рука оказалась незанятой и обняла ее. Она не убрала эту руку.

И помчались они быстрее. Он все крепче сжимал руль, и в ответ на его давление машина прыгнула вперед, как хорошо объезженный конь. Они опаздывали, и, осознавая это, он забросил оставшиеся два цилиндра. Похоже, машина осознала, что от нее требуется. Она остановилась, трижды развернулась, а затем рванулась с удвоенной скоростью.

И мчались они. Внезапно машина остановилась, и чутьем опытного механика он осознал: что-то случилось. После осмотра он увидел, что одна из шин проколота. Он выглянул, чтобы осмотреть причиненные повреждения. Они наехали на шпильку для волос, и резина была проткнута и разорвана в клочья. Они огляделись в поисках другой шины. Они заглянули на заднее сиденье, заглянули под машину, заглянули под кусты на обочине дороги. Шины не было. Придется им починить старую. Джон приложил губы к дырке и надул ее, а потом заткнул дыру своим носовым платком.

Они поехали снова, но после нескольких миль изнурительной дороги платок истрепался мало-помалу, и они снова остановились. Они перепробовали и листья, и камни, и куски асфальта. В конце концов Бабетте пришлось пожертвовать свою жвачку, чтобы заткнуть зияющую диафрагму, но несколько миль спустя она тоже стерлась.

Ничего не оставалось, как снять шину, доехать до города на трех колесах и нанять кого-то, чтобы бежал и поддерживал машину с четвертой стороны. Недолго думая, они так и сделали. Три свистка и крик «Кому блинов?!» вмиг собрали толпу остолопов, и один, казавшийся умнее многих других, был привлечен к выполнению трудной задачи.

Он занял свое место у брызговика, и они снова тронулись. Вскоре они поехали быстрее, преодолевая приблизительно сорок миль в час. Остолоп, бегущий рядом легкими широкими шагами, тяжело дышал, казалось, ему было трудно выдерживать темп.

Темнело. Сидя рядом с его нутриевой шубой, Бабетта ощутила прежнее страстное желание видеть вблизи его глаза и чувствовать, как его губы щекочут ей щеку.

— Джон, — прошептала она.

Он повернулся. Сквозь грохот мотора и тяжелое плебейское сопение пейзанина он услышал, как его сердце взмыло от эмоций.

— Бабетта, — произнес он.

Она вздрогнула и тихо всхлипнула, ее голос слился с ревом ремня вентилятора.

Он медленно, с достоинством и своеволием заключил ее в объятья и поц…

Продолжение увлекательнейшей истории мистера О’Хальника читайте в июльском номере.

От издателя. Со времен «Маленьких женщин»[100]никому не доводилось так трогательно живописать девичьи надежды и мечты.

Полночь настала в привилегированном пансионе для юных леди, находившемся на попечении мисс Пиксвингер (загородное местоположение, горячая и холодная вода, рукопашный бой, бычья травля и прочие спортивные игры на воздухе. Стирка, глажка и болгарский язык за отдельную плату). В уютной комнатке сгрудилась девчоночья стайка.

Намечалась полуночная пирушка. Красота! Света было совсем немного — они боялись зажигать ацетиленовую горелку и развели костерок на столе, назначив одну подружку поддерживать нестойкое пламя искусственным волосом и ножками, которые она тайком выдернула из столов и стульев. Седло из дичи для скромного ужина вращалось на вертеле над керосинкой в углу, а картошка еле слышно булькала на паровом радиаторе. В кресле, словно маленькая королева, восседала хозяйка — Луиза Санфруа, Мэри Мергетройд в красно-белой полосатой пижаме улеглась на каминной полке, а на чугунном литье решетки примостилась, покачиваясь, как на жердочке, Минни Макклоски в байковой ночнушке. Остальные девочки расположились кто где: две находчиво использовали в качестве импровизированного сиденья сундук, одна сидела на пустом ящике из-под пива, а еще три облюбовали кучу битого стекла и пустых жестянок в углу. Девчонки есть девчонки! Бог ты мой! Да они были те еще резвушки — за дверью стоял бочонок виски «Хейг и Хейг», который шалуньи стащили из личных запасов мисс Пиксвингер и уже почти прикончили.

Минни Макклоски была школьной Золушкой — ей приходилось отрабатывать свое обучение. Каждый день она вставала в три часа, стелила постели, мыла посуду, клеймила скот, подстригала траву и выполняла всякие другие обязанности. Подруги любя окрестили ее Хрюшечкой Макклоски. (У каждой из них были прозвища, невесть откуда взявшиеся. Эми Галпс звалась Пончиком, скорее всего, за упитанность. Мэри Мункс была рыжеволосой, и, наверное, поэтому все звали ее Рыжик, Фиби Кахоп носила прозвище Пупырка, вероятно, за то, что… впрочем, не будем отвлекаться и продолжим.)

— Девочки, — сказала Бриджит Мулкахи, миниатюрная француженка, отца которой расстреляли под Суассоном (за дезертирство), — давайте-ка устроим розыгрыш.

В ответ раздались охи да ахи и дружное девичье хихиканье.

— А что будем делать? — спросила Гампса Лепаж.

— Что-нибудь потрясающее, — ответила Бриджит. — Давайте удавим мисс Пиксвингер.

Все с восторгом согласились, все, кроме Минни Макклоски.

— Трусиха, — стали дразнить ее остальные, — боишься, что тебя прищучат.

— Нет, — ответила Минни, — просто думаю о том, что она для меня сделала.

Подруги жестоко отколотили Минни стульями, заперли в комнате и убежали. Минни оставалось только одно. Она быстро связала канат из ковриков и вылезла из окна, сплела другой канат из травы и подтянулась к окну мисс Пиксвингер. Девчонки еще не объявились. У нее было время, чтобы перехитрить их. Внезапно Минни в ужасе вскрикнула.

Мгновение спустя шумная девчоночья ватага стояла у двери мисс Пиксвингер. Дверь загораживала стройная фигурка. Это была Минни.

— Вы туда не войдете, — сказала она твердо.

— Уж не думаешь ли ты, что помешаешь нам удавить мисс Пиксвингер, раз нам так хочется? — возмущенно закричала Луиза.

Минни задрожала от избытка эмоций, потом с чувством чихнула. А затем сказала:

— А этого и не нужно. Кто-то заткнул ей рот ее собственным шлепанцем, и она задохнулась.

Девчонки заорали: «Ура, каникулы!» — и разбежались, весело швыряя камнями друг другу в головы, а в комнате этажом выше Минни рухнула на груду стекла в углу и рыдала так, словно сердце у нее разрывалось от горя.

Дело было в самой гуще леса. Можно было заметить человека, приникшего к земле, который принюхивался к ней, крадучись. Это был старина Дейви Подкустоу, первопроходец и медвежатник. Он был невидим и неслышен. Его мог выдать только запах.