Братья Карамазовы - Федор Достоевский

– Извергая извергну! – и тотчас же начал, обращаясь во всечетыре стороны попеременно, крестить стены и все четыре угла кельи рукой. Этодействие отца Ферапонта тотчас же поняли сопровождавшие его; ибо знали, что ивсегда так делал, куда ни входил, и что и не сядет и слова не скажет, преждечем не изгонит нечистую силу.

– Сатана, изыди, сатана, изыди! – повторял он с каждымкрестом. – Извергая извергну! – возопил он опять. Был он в своей грубой рясе,подпоясанной вервием. Из-под посконной рубахи выглядывала обнаженная грудь его,обросшая седыми волосами. Ноги же совсем были босы. Как только стал он махатьруками, стали сотрясаться и звенеть жестокие вериги, которые носил он подрясой. Отец Паисий прервал чтение, выступил вперед и стал пред ним в ожидании.

– Почто пришел, честный отче? Почто благочиние нарушаешь?Почто стадо смиренное возмущаешь? – проговорил он наконец, строго смотря нанего.

– Чесо ради пришел еси? Чесо просиши? Како веруеши? –прокричал отец Ферапонт, юродствуя. – Притек здешних ваших гостей изгонять,чертей поганых. Смотрю, много ль их без меня накопили. Веником их березовымвыметать хочу.

– Нечистого изгоняешь, а может, сам ему же и служишь, –безбоязненно продолжал отец Паисий, – и кто про себя сказать может: «святесть»? Не ты ли, отче?

– Поган есмь, а не свят. В кресла не сяду и не восхощу себеаки идолу поклонения! – загремел отец Ферапонт. – Ныне людие веру святую губят.Покойник, святой-то ваш, – обернулся он к толпе, указывая перстом на гроб, –чертей отвергал. Пурганцу от чертей давал. Вот они и развелись у вас, как паукипо углам. А днесь и сам провонял. В сем указание Господне великое видим.

А это и действительно однажды так случилось при жизни отцаЗосимы. Единому от иноков стала сниться, а под конец и наяву представлятьсянечистая сила. Когда же он, в величайшем страхе, открыл сие старцу, тотпосоветовал ему непрерывную молитву и усиленный пост. Но когда и это непомогло, посоветовал, не оставляя поста и молитвы, принять одного лекарства. Осем многие тогда соблазнялись и говорили меж собой, покивая главами, – пуще жевсех отец Ферапонт, которому тотчас же тогда поспешили передать некоторыехулители о сем «необычайном» в таком особливом случае распоряжении старца.

– Изыди, отче! – повелительно произнес отец Паисий, – нечеловеки судят, а Бог. Может, здесь «указание» видим такое, коего не в силахпонять ни ты, ни я и никто. Изыди, отче, и стадо не возмущай! – повторил оннастойчиво.

– Постов не содержал по чину схимы своей, потому и указаниевышло. Сие ясно есть, а скрывать грех! – не унимался расходившийся во рвениисвоем не по разуму изувер. – Конфетою прельщался, барыни ему в карманахпривозили, чаем сладобился, чреву жертвовал, сладостями его наполняя, а умпомышлением надменным… Посему и срам потерпел…

– Легкомысленны словеса твои, отче! – возвысил голос и отецПаисий, – посту и подвижничеству твоему удивляюсь, но легкомысленны словесатвои, якобы изрек юноша в миру, непостоянный и младоумный. Изыди же, отче,повелеваю тебе, – прогремел в заключение отец Паисий.

– Я-то изыду! – проговорил отец Ферапонт, как бы несколько исмутившись, но не покидая озлобления своего, – ученые вы! От большого разумавознеслись над моим ничтожеством. Притек я сюда малограмотен, а здесь, что изнал, забыл, сам Господь Бог от премудрости вашей меня, маленького, защитил…

Отец Паисий стоял над ним и ждал с твердостью. Отец Ферапонтпомолчал и вдруг, пригорюнившись и приложив правую ладонь к щеке, произнеснараспев, взирая на гроб усопшего старца:

– Над ним заутра «Помощника и покровителя» станут петь –канон преславный, а надо мною, когда подохну, всего-то лишь «Кая житейскаясладость» – стихирчик малый,[24] – проговорил он слезно и сожалительно. –Возгордились и вознеслись, пусто место сие! – завопил он вдруг как безумный и,махнув рукой, быстро повернулся и быстро сошел по ступенькам с крылечка вниз.Ожидавшая внизу толпа заколебалась; иные пошли за ним тотчас же, но иныезамедлили, ибо келья все еще была отперта, а отец Паисий, выйдя вслед за отцомФерапонтом на крылечко, стоя наблюдал. Но расходившийся старик еще не окончилвсего: отойдя шагов двадцать, он вдруг обратился в сторону заходящего солнца,воздел над собою обе руки и – как бы кто подкосил его – рухнулся на землю спревеликим криком:

– Мой Господь победил! Христос победил заходящу солнцу! –неистово прокричал он, воздевая к солнцу руки, и, пав лицом ниц на землю,зарыдал в голос как малое дитя, весь сотрясаясь от слез своих и распростирая поземле руки. Тут уж все бросились к нему, раздались восклицания, ответноерыдание… Исступление какое-то всех обуяло.

– Вот кто свят! вот кто праведен! – раздавались возгласы ужене боязненно, – вот кому в старцах сидеть, – прибавляли другие уже озлобленно.

– Не сядет он в старцах… Сам отвергнет… не послужитпроклятому новшеству… не станет ихним дурачествам подражать, – тотчас жеподхватили другие голоса, и до чего бы это дошло, трудно и представить себе, нокак раз ударил в ту минуту колокол, призывая к службе. Все вдруг сталикреститься. Поднялся и отец Ферапонт и, ограждая себя крестным знамением, пошелк своей келье, не оглядываясь, все еще продолжая восклицать, но уже нечтосовсем несвязное. За ним потекли было некоторые, в малом числе, но большинствостало расходиться, поспешая к службе. Отец Паисий передал чтение отцу Иосифу исошел вниз. Исступленными кликами изуверов он поколебаться не мог, но сердцеего вдруг загрустило и затосковало о чем-то особливо, и он почувствовал это. Оностановился и вдруг спросил себя: «Отчего сия грусть моя даже до упадка духа?»– и с удивлением постиг тотчас же, что сия внезапная грусть его происходит,по-видимому, от самой малой и особливой причины: дело в том, что в толпе,теснившейся сейчас у входа в келью, заприметил он между прочими волнующимися иАлешу и вспомнил он, что, увидав его, тотчас же почувствовал тогда в сердцесвоем как бы некую боль. «Да неужто же сей младый столь много значит ныне всердце моем?» – вдруг с удивлением вопросил он себя. В эту минуту Алеша как разпроходил мимо него, как бы поспешая куда-то, но не в сторону храма. Взоры ихвстретились. Алеша быстро отвел свои глаза и опустил их в землю, и уже поодному виду юноши отец Паисий догадался, какая в минуту сию происходит в немсильная перемена.

– Или и ты соблазнился? – воскликнул вдруг отец Паисий, – данеужто же и ты с маловерными! – прибавил он горестно.

Алеша остановился и как-то неопределенно взглянул на отцаПаисия, но снова быстро отвел глаза и снова опустил их к земле. Стоял же бокоми не повернулся лицом к вопрошавшему. Отец Паисий наблюдал внимательно.