Конан и карусель богов - Ник Перумов

землепашцев и кончая невесть как очутившимися здесь мессантийскими мореходами.

Лагерь осаждавших никто не охранял. Несколько часовых стояли лишь у шатра с королевским штандартом Ариосто, однако рядом же болтались еще несколько флажков, языком геральдики объяснявших, что самого короля здесь нет и его именем тут распоряжается аргосский барон имярек.

Первого стражника сняла Раина, попросту метнув один из своих кинжалов ему в горло шагов с пятнадцати. Второй не успел даже вскинуть меч, как на затылок ему опустился пудовый кулак разъяренного киммерийца, и воин упал, оглушенный.

– Ну и удар! – с одобрением заметил посланец Крома. – Ты, Конан, выбиваешь из них дух даже без дубины – пусть даже надет шлем. Я вот тоже, бывает…

Конан не дал ему углубиться в воспоминания. Карела плеснула лишившемуся чувств человеку в лицо водой, и тот застонал, приходя в сознание.

Однако рассказать он смог немногое. Аргосец казался одурманенным, его речи отличались бессвязностью, и единственное, что смогли уяснить себе Конан и его спутники, – вся вторгшаяся армия сильнее смерти ненавидит Аквилонию и каждый будет сражаться до конца, чтобы стереть наконец это гнездовье демонов с лица земли. Каждому погибшему на священной войне было обещано вечное блаженство в посмертии.

Допрос был прерван донесшимися от стены криками.

– Они пустили в ход таран, – сообщила Карела. – Ворота, боюсь, долго не продержатся.

Конан вскочил на ноги. Кровь клокотала в жилах, он не мог больше оставаться на месте, он обязан был действовать!

– Надо атаковать! – бросил он, поднимаясь. Ответом ему послужил хор возмущенных голосов – его спутницы все как одна выказывали деятельное нежелание рисковать головами в неизбежной схватке у ворот.

– Да что мы сможем сделать там всемером?! – громче других вскричала Бёлит, прожигая киммерийца яростным взглядом.

– Очень многое, – неожиданно поддержал Конана посланец Крома. – Не забывайте, я теперь вновь кое-что могу; и, думаю, врагам нашим этот небольшой сюрприз не слишком понравится.

Воительницы подчинились, хоть и без особого желания.

Не таясь, маленький отряд прошел через пустой лагерь. К тому времени бой у стен уже разгорелся вовсю, однако трудно было представить себе более бездарно организованный штурм. Кучки людей беспорядочно пытались приставить лестницы и вскарабкаться на стены; никто даже и не вспомнил о такой известной любому сотнику вещи, как прикрытие штурмовых отрядов лучниками и арбалетчиками. Конан видел, как осажденным одну за другой удалось переломить или опрокинуть семь или восемь лестниц. На киммерийца и его спутников никто не обращал внимания, хотя любой здравомыслящий командир обязан был бы встревожиться, увидав подобную компанию прогуливавшейся в своем тылу.

– Атакуем! – взревел Конан, бросаясь вперед с высоко поднятым мечом. Всемером они дружно ринулись вниз по склону невысокого, пологого холма. – Клинки наголо!

До ворот оставалось не более одного полета стрелы. Вокруг толпилось с полтысячи осаждающих, большей частью – в серых крестьянских рубахах; лишь изредка мелькал начищенный доспех аргосского панцирника. Десятков пять крестьян посильнее и покряжистее раскачивали здоровенное бревно, равномерно ударяя им в трещащие ворота. С надвратных башен летели стрелы и камни, кто-то пытался лить кипяток, – однако делалось это как-то вяло и без особого успеха. Конан мельком подумал, что на стенах стоят лишь дети да женщины, в то время как все мужчины, должно быть, ушли на сборный пункт пуантенской армии, чтобы встать под знамена с золотым стремительным леопардом…

Киммериец ждал, что на них тотчас же кинутся, однако вместо этого ряды атакующих расступились перед его неистовым натиском. Никто не преградил дорогу, никто даже не послал стрелу в их сторону; на лицах осаждающих, как мельком заметил киммериец, вспыхнула жестокая решимость, хищная радость, как будто перед их взорами появилось нечто давно и безнадежно ожидаемое. Кто-то радостно вскрикнул, кто-то вскинул вверх копье; державшие таран тоже обернулись и разразились ликующими воплями. Командовавший ими аргосский сотник взмахнул рукой, таран с небывалой силой грянул в ворота, и одна из створок, не выдержав, распахнулась.

Прежде чем Конан успел добежать до рядов осаждавших, напавшая на городок армия с ликующими воплями хлынула к воротам. Первые десятки ворвались внутрь.

«Что происходит?! – мелькнуло в голове Конана. – Я сплю, сошел с ума или это все опять козни Неведомых?!»

«Ну конечно же, последнее!» – внезапно услыхал он издевательский голос Зертрикса…

Пространство перед отрядом Конана мгновенно очистилось. Никто по-прежнему не пытался преградить ему дорогу, даже когда он подбежал к самим воротам. Сотня-другая врагов уже успела ворваться внутрь, остальные же, стараясь держаться подальше от Конана, дружно полезли на стены. Откуда-то появились и лучники, взявшие на прицел бойницы между зубцами.

Конан и его спутники ворвались в ворота. Неширокая улочка, начинавшаяся от них, была пуста; в пыли лежало несколько тел защитников города. Как и предполагал Конан, это были совсем зеленые мальчишки лет пятнадцати да совсем уж древние старики. Из-за ставень ближайших домишек на Конана глядели расширенные от ужаса глаза.

Киммериец в недоумении остановился на привратной площади. Сражаться тут было уже не с кем, враги как сквозь землю провалились. Никто не пытался ворваться внутрь через разломанные ворота и из-за спины Конана.

Вопли и лязг оружия доносились и справа и слева, однако прежде, чем киммериец успел предпринять хоть что-нибудь, его слуха достиг торжествующий победный рев – враги перебрались через гребень стены и хлынули в город.

У Конана вырвалось страшное проклятье. Увлекая за собой воительниц и посланца Крома, он наугад бросился в боковой проулок. Прямо на него вывернулся какой-то человек с мечом, увидел Конана, дико заорал, не целясь замахнулся нелепым топором… Киммериец хотел лишь отвести удар и обезоружить крестьянина, однако сталь его клинка легко разрубила топорище, и меч напрочь снес несчастному голову с плеч. Невозможно было даже понять, принадлежал ли он к нападавшим или к обороняющимся, – и те и другие одеты были одинаково, опознать Конан мог только аргосцев.

– Я сожалею, – вырвалось у Конана.

Откуда-то сверху свистнули стрелы. За каждой тянулся серый хвост дыма: ими собирались поджигать дома. Стены и крыши строений вокруг киммерийца и его отряда запылали, словно политые маслом. Из горящих зданий с воплем выскочила женщина, тащившая двух орущих младенцев; она исчезла в лабиринте между лачугами, и тут на пути у Конана впервые появились аргосские латники.

Посланец Крома вскинул руку, и шлем на голове переднего воина превратился в расплавленный металл; аргосец завопил от нечеловеческой боли и корчась повалился на землю; его товарищи тотчас же бросились наутек.

– Надо уходить, Конан! – вцепилась ему в руку Бёлит. – Иначе сгорим тут живьем!

Она была права. Огонь распространялся со сверхъестественной скоростью. Оставался только один путь отступления – назад, к