Невероятные будни доктора Данилова: от интерна до акушера - Андрей Шляхов

Не прошло и минуты, как Алла сделала инъекцию в подключичный катетер. Светлана задышала ровнее, перестала жадно заглатывать воздух ртом и стала тише хрипеть.

Наркотические анальгетики, такие как морфий, при отеке легких не только купируют возбуждение, но и расширяют вены, снижая нагрузку на легкие, а еще немного расслабляют дыхательную мускулатуру, что тоже помогает нормализовать дыхание.

Нитроглицерин в капельнице, чтобы как следует расширить периферические сосуды и оттянуть жидкость от легких… Мочегонные, чтобы вывести часть жидкости наружу… Продолжать подачу кислорода…

Спустя полчаса хрипы в легких заметно уменьшились, пациентка задышала спокойно, хоть и немного чаще, чем хотелось бы; сердце стало биться медленнее и ровнее.

— Пока трубку не сниму, рано, — сказал Данилов, правильно истолковав умоляющий взгляд женщины. — Полежите так. Я сейчас вернусь.

Он поспешил в ординаторскую, чтобы убрать в сейф пустую ампулу морфия, после чего вернулся на пост, поближе к Светлане, и прямо здесь стал заполнять историю.

Назначая наркотики, нельзя откладывать на потом их документальное обоснование. Проверка из Госнаркоконтроля может нагрянуть в любое время, хоть днем, хоть ночью. И если каких-то препаратов недостает, а записи об их назначении отсутствуют, то врач, допустивший подобное, может запросто сесть в тюрьму. Так же точно опасна и пустая ампула, найденная не в сейфе, где ей положено быть, а в кармане у врача.

— Алла, отнесите, пожалуйста, историю Илье Иосифовичу на подпись. Он должен быть у себя, — попросил Данилов сестру и начал внимательно прослушивать невезучую любительницу сладкого.

Аускультативная («слуховая») картина в легких была обнадеживающей — умеренное количество хрипов в нижних отделах с обеих сторон. Дело явно шло на поправку, но торжествовать было рано. Нарушенная проницаемость порой восстанавливается очень плохо, и отек возвращается, стоит только снизить интенсивность терапии.

Данилов успокоился лишь в шестом часу утра, когда смог с полной уверенностью сказать самому себе, что угроза миновала. Помимо возни с отеком он несколько раз ходил на консультацию в отделения, наблюдал остальных пациенток реанимации, спускался по просьбе заведующего в обсервационный родовой зал и в приемный покой, где только что доставленная по «скорой» роженица внезапно потеряла сознание.

«С одной стороны, хорошо — под крышей, не на улице. Светло, тепло и сухо, — подумал Данилов, усаживаясь на диван в ординаторской с чашкой горячего кофе. — С другой, на «скорой» работаешь с одним пациентом, не разбрасываясь».

Исключения конечно же бывали — на тех же автомобильных авариях приходилось оказывать помощь сразу нескольким пострадавшим, — но подобные случаи были редки.

С докладом на утреннюю конференцию положено идти старшему из дежурных анестезиологов. Другой остается в отделении — передавать дежурство следующей смене.

Илья Иосифович вернулся с конференции злой, как стая голодных собак.

— Сиди и молчи, если дело тебя не касается! Зачем подливать масла в огонь? Радуйся, что не твой косяк разбирают, и не занимайся провокациями. Не при Сталине живем, слава богу!

— Подробности будут? — спросила Ахметгалиева.

— Будут! Это должен знать каждый. Короче говоря — оказывается, Фаина, ты взяла на операцию обожравшуюся шоколада тетку, чтобы испортить впечатление от работы золотых рук нашего роддома — господина Гавреченкова! Так сказал Емельяныч. И сразу же добавил, что не исключает и моего участия в этой попытке его дискредитировать. Хорошо, что хозяйка сразу же поставила его на место. Представляете, что будет с нашим роддомом, если этого дятла назначат главным врачом?

— У него есть к тому все задатки, — сказал Данилов. — Но это просто страшно представить. Лучше думать о чем-нибудь приятном.

— Родственники нашей сладкоежки так и не звонили? — поинтересовался Вознесенский.

— Нет, — ответил Данилов.

— Странно, — удивилась Ахметгалиева.

— Фаина, ты как вчера родилась, — развел руками Вознесенский. — Элементарных вещей не сечешь. Они звонят Гавреченкову и от него получают информацию. Можете представить, насколько она искажена. Ладно, пойдемте на обход и разбежимся по делам.

Перед тем как отойти от кровати Светланы, заведующий отделением попросил:

— Вы уж, Светлана Александровна, расскажите родственникам все, как было на самом деле. Что Фаина Равильевна предупреждала вас насчет приема пищи перед операцией, что желудок вам промыли, чтобы там совсем ничего не осталось, а вы потом взяли и тайно нарушили. А то ведь к нам вопросы будут, а мы же не виноваты.

— Скажу, скажу… — часто закивала Светлана. — Скажу, что я, дура, во всем виновата. Вы уж простите меня пожалуйста, — столько хлопот вам доставила. Думала — шоколадка маленькая, не повредит. — Виноватая улыбка, печаль во взоре. — А вопрос можно?

— Давайте, — разрешил Вознесенский.

— Скажите, а почему вы вчера после осмотра Мендельсона вспоминали?

— Синдромом Мендельсона называют ваше осложнение — аспирационную пневмонию. А что это вас так заинтересовало?

— Я думала, это вы намекаете… — после недолгого колебания призналась пациентка. — Ну, в отношении похоронного марша Мендельсона…

— Во-первых, марш Мендельсона — это свадебный, похоронный написал Шопен, — вздохнул заведующий. — А вам сильно повезло: в легкие попали буквально считанные капли рвотных масс. Если бы больше, то еще неизвестно, какой бы был исход.

— Эта история, описанная в международном журнале акушерства и гинекологии, произошла в двухтысячном году в Мексике. Некая дама, находящаяся на последнем месяце беременности и проживающая в глухом захолустье, где не было ни врачей, ни акушерок, в одиночестве промучившись от схваток более двенадцати часов, решила сделать самой себе кесарево сечение. Это были далеко не первые роды, но предыдущие закончились смертью ребенка, и ей очень хотелось родить здоровое дитя, пусть и ценой собственной жизни. Дама выпила спиртовой настойки, взяла кухонный нож и справа от пупка с трех попыток сделала разрез от нижнего края грудной клетки до лобковой кости…

Данилов замолчал, подцепил палочками кусок свинины, макнул его в соус и отправил в рот. Доктора за едой часто говорили об операциях, об осложнениях и прочих неаппетитных вещах — ничто не отвращало их от пищи. Особенно когда вокруг было так красиво — резные перегородки между столами, китайские пейзажи и циновки с драконами на стенах, красные бумажные фонари, — а еда выглядела очень, очень вкусно.

— Ловко ты управляешься палочками! — позавидовал Полянский, пятью минутами раньше попросивший у официанта вилку.

Ножи в китайском ресторане были не в чести — все блюда подавались уже нарезанными на кусочки. К китайцам Данилова затащил Полянский, уже полгода пылавший страстью к азиатской кухне.