Эверест. Смертельное восхождение - Г. Вестон ДеВолт

[ПРОПУСК В ЗАПИСИ]

Клев: Присоединившись к вашей группе, мы уже больше никуда не отходили. С вами были двое шерпов, и мы надеялись, что хоть они знают, куда нужно идти.

Нил: Все правильно, Клев, но… Я смутно помню, что вскоре после последней нитки перил мы увидели, как вы возвращаетесь к нам откуда-то снизу или справа. Поэтому мне показалось, что вы по направлению к четвертому лагерю прошли минуту, не больше.

Клев: Мы с Лин шли впереди вас. Думаю, что мы с вами спускались по разным веревкам. Мы спустились на двести или триста метров правее. Дойдя до конца перил, мы поняли, что один из налобных фонарей у нас разбился, и тогда мы сразу траверсом пошли к вам.

Нил: Да, похоже. Мне тоже казалось, что… Что едва мы начали спускаться, как появились вы.

Клев: Теперь опять немножко назад. Очень может быть, что мы с вами спускались по одним и тем же перилам, но, тем не менее, мы сильно вас обогнали. Вы, когда дошли до конца перил, тут же свернули налево. Вот здесь-то наши пути и разошлись, Тим, я вижу, ты качаешь головой. Или, наоборот, киваешь? Как ты себе это представляешь? Я почти уверен, что так все и было.

Нил: Понятно. Разумнее, когда кто-то один ведет за собой группу, а остальные следуют за ним, но тогда мне этого добиться не удалось, Ветер сбивал нас с ног, а участники шли за тем, у кого оказывался включенным налобный фонарь. Я пытался докричаться до остальных, убедить их, что должен быть только один руководитель и фонарь должен быть только у него, иначе мы так и будем ходить по кругу. Я считал, что не нужно идти к четвертому лагерю напрямик, хотя какое-то время я и помнил направление. Еще до непогоды я посмотрел на рельеф сверху и понял, что в случае ухудшения видимости главное – не подходить близко к стене Лхоцзе. Я слышал, что там не раз гибли альпинисты. Друзья предупреждали меня, что надо идти очень, очень аккуратно, чтобы случайно не сойти в ту ложбину. Вначале она кажется плоской, но потом ты все дальше отходишь вбок и оказываешься на краю обрыва Я продолжал идти, таща на себе японку. Сзади шли, как мне кажется, Сэнди, Шарлотта и Тим. Майк Грум и Бек Уитерз находились чуть впереди. Наиболее подвижными из нас были тогда двое шерпов, и они метались то туда, то сюда, постоянно меняя направление нашего движения. Я пытался запомнить дорогу, пытался выйти на склон. Не крутой, а пологий, выводящий прямо на седловину. Я искал скалу: Южную седловину пересекает скальный пояс, на вершине которого стоит такая приметная скала Надо было только отыскать ее. Как идти дальше, я помнил: сначала пройти немного вправо, спуститься вдоль скал, а потом мы либо вышли бы прямо к палаткам, либо к Женевскому отрогу и перилам на нем, либо наткнулись на мусор вокруг лагеря и сумели бы сориентироваться. Такой у меня тогда был план действий, вернее, набросок плана. Вокруг бушевал ветер, все участники брели неизвестно куда, а я не мог идти первым с японкой на руках. Да и фонаря на мне все еще не было. Мы слишком долго плутали по склону. В конце концов я совершенно запутался и уже не понимал, куда нам идти. Нам не встретилось ничего, что могло бы подсказать дорогу.

Мы шли одной группой. Не знаю точно, сколько времени это длилось, но думаю, что довольно долго. Кто-то вырывался вперед, кто-то падал сзади, но все же мы изо всех сил старались держаться вместе. Я отчетливо понимал, что если кто-нибудь решит идти к лагерю сам или просто отстанет, то он почти наверняка погибнет. Шансы найти лагерь в одиночку были ничтожны. Скорее всего, во время наших блужданий мы незаметно для себя свернули и вышли на тибетскую сторону Южной седловины. Возможно, я уже тогда это понял, но кислород в моем баллоне давно уже кончился, и обдумать происходящее у меня не получалось. Я мучительно пытался осознать то, что удавалось увидеть, сориентироваться по направлению ветра или чему-нибудь еще. У меня было чувство, что я оказался внутри бутылки с кефиром, которую все время взбалтывали. Я спрашивал окружающих, откуда дует ветер. Он дул отовсюду, со скоростью метров двадцать в секунду с порывами до сорока метров, не меньше. Словом, этим ветром нас все время сбивало с ног. К концу наших блужданий – а может, и не к концу, примерно час спустя – участники сильно замерзли, лица у всех обледенели. Кажется, у кого-то погас фонарь… Мы очутились на очень сложном участке льда со скальными выходами. Впереди был небольшой пологий подъем. Я поднялся по нему и посмотрел вниз. Не могу точно сказать, увидел ли я там что-нибудь или просто почувствовал. Зато я отлично понял, что нам туда идти нельзя. Там было очень опасно. Таких мест поблизости от обычного маршрута быть не должно. С помощью Тима и Клева я принялся убеждать остальных, что нам совершенно необходимо держаться вместе. Что я только ни делал, чтобы заставить их всех остановиться и переждать: я и упрашивал, и кричал, и даже рычал на них. Я считал, что погода могла наладиться, ведь в прошлую ночь тоже был очень сильный ветер, но к десяти часам, времени нашего выхода, он полностью стих. Моим главным доводом было то, что если небо хоть на миг прояснится, мы сможем увидеть звезды или вершины и сориентироваться по ним. Тогда станет ясно, куда нужно идти. А сейчас я не понимал даже, что это за обрыв – стена Кангшунг, стена Лхоцзе или что-то еще. Итак, мы остановились и сбились в кружок, повернувшись спинами к ветру. Одни уселись на свои рюкзаки, другие примостились на коленях у первых. Мы постоянно окликали друг друга, хлопали по спинам. Каждый следил за своим соседом, чтобы тот не заснул. Это был наш общий подвиг. Каждый не только стремился выжить сам, но и проверял, не задремал и не замерз ли его товарищ. Не знаю, сколько мы так просидели. Видимо, не очень долго, потому что, едва мы остановились, я начал замерзать. Мы проверяли пальцы друг у друга[194], проверяли наличие сознания. Мы старались все время находиться в движении. Задача была не из легких: глаза слипались сами собой, но мы понимали, что, раз заснув, мы уже никогда не проснемся. Иногда я ощущал, как по всему телу разливалась волна тепла. Что это было, гипотермия или гипоксия – кто его разберет. Думаю, и то, и другое. Помню только, как тяжело было перекрикивать ветер; помню, как все мы кричали, переминались с ноги на ногу, без конца хлопали друг друга, чтобы согреться и остаться в живых. Я все время смотрел на часы, надеясь, что непогода скоро кончится.

Ветер так и не стих, зато несколько раз переставал идти снег. В один из таких моментов я поднял голову и с трудом различил на небе несколько звезд. У меня появилась надежда. Помню, что вместе с Тимом и Клевом мы стали обсуждать, чем бы нам это могло помочь. Мы пытались осознать, что нам делать, если удастся разглядеть звезды или силуэты гор. Когда небо вновь прояснилось, я крикнул, что вижу Большую Медведицу и Полярную Звезду. «А вот и Эверест», – сказал Тим, а может, и Клев. Я посмотрел туда с недоумением. Я даже не мог понять, Эверест это или Лхоцзе. Клев взял инициативу в свои руки, он был совершенно уверен в своей правоте. У него не было ни малейших сомнений в том, где находится четвертый лагерь. Он это вычислил. И мы приняли решение. Деталей не помню; все вышло само собой, никто не возражал. Теперь нам нужно было поставить всех участников на ноги. Насколько я помню, японка все еще висела у меня на руке. Мне было тяжело передвигаться и даже смотреть по сторонам. Я, как и все, кто был в состоянии встать самостоятельно, пытался помочь остальным. Единственной, кого я тогда опознал, была Сэнди; на ней была пуховка яркого цвета Все прочие были для меня как тени: я различал их очертания, слышал голоса, но не узнавал их. Когда все наконец поднялись, мы отправились в путь. Был включен один налобный фонарь, не помню чей, кого-то из шедших в голове группы. Я старался идти, таща за собой японку и еще кого-то, кто вцепился в мою правую руку. Даже не знаю, кто это был. Я все время спрашивал Клева: «Точно туда? Ты уверен?» У него не было никаких сомнений. Казалось, Клев совершенно четко понимал, где какая гора и как именно нам надо идти. А шли мы в сторону, прямо противоположную той, куда мы двигались до этого. Мы стали подниматься вверх, и тут я тоже понял, что мы идем правильно. Вскоре группе пришлось разделиться. Кто-то еще мог идти, а кому-то это было уже не под силу. Перед нами встал выбор: остаться здесь или же сделать рывок в надежде пробиться к лагерю. Не знаю, по крайней мере, так мне тогда казалось.