Странники между мирами - Владимир Ленский

— Повернись, — приказал Талиессин.

Эйле встала, затем подняла одну ногу и ловко повернулась на второй. Она медленно развела руки в стороны и застыла. Правой рукой Талиессин обхватил ее за талию, чтобы она не упала, и ладонью левой провел по ее спине.

— И вправду — нет, — объявил он, оборачивая девушку лицом к себе.

Он слегка надавил на ее лодыжку, понуждая куклу опустить ногу. Эйле послушно замерла перед ним в новой позе — ножки в шелковых башмачках чуть расставлены, руки прижаты к бокам, ладони растопырены.

— Ну так где же мы виделись? — спросил Талиессин.

— Мы не виделись, а слышались, — ответила Эйле.

— Ты говоришь загадками, а я не могу понять, нравится мне это или раздражает... Должно быть, я слышал твой голос в буфетной. Это ты воровала сладости?

— Нет.

— Вероятно, это я их воровал... Ты уверена, что Эмери не твой любовник?

— Он мой друг.

— Вот еще одна странность: он не только играет с куклами, но еще и дружит с ними...

— Вы тоже, — сказала Эйле.

— Возможно, — не стал отпираться принц. — Что ты умеешь делать?

— Танцевать.

— Покажи!

— Хлопайте, — попросила Эйле. — Вот так: раз — раз-два — раз-два-три!

Он принялся отбивать ритм — то топая в пол, то стуча кулаком в стену, то насвистывая, а Эйле принялась танцевать: шажок влево, шажок вправо, поворот и три быстрых прыжка из стороны в сторону.

Как

резвый

жеребец

тут

лошадь

увидал,

как

боров

удалец

тут

свинку

повстречал,

что

скажет

молодцу

та

девка

молода?

«Нет»

девке

не к лицу,

ей

надо

молвить «да»!

— Ну и песенка! — сказал Талиессин, переставая хлопать. — В первый раз такое слышу.

Эйле остановилась, застыв в той позе, в которой застала ее пауза: подбоченясь, отставив одну ногу и чуть присев на другую.

— Ты можешь сесть на пол, кукла, — позволил Талиессин.

Она уселась, как и прежде, вытянув ноги и сложив ручки на коленях.

— Хорошая кукла, — задумчиво молвил Талиессин. -Какие же могут быть у тебя враги?

— Я ночевала у вас в комнате, — сказала Эйле.

Он так и подскочил.

— Так вот где я тебя видел! Ты ворвалась в сад сама не своя и с ног валилась от усталости.

— Я сбежала, — сказала Эйле.

— Одна загадка за другой. — Талиессин вздохнул. — Пожалуй, мне это перестает нравиться... Хочешь быть моей куклой? Или ты лучше останешься куклой господина Эмери?

— Разве кукла может выбирать?

— Пожалуй, ты права, так что я тебя забираю... Мне нравятся куклы, которые поют глупые песни, танцуют нелепые деревенские танцы, говорят загадками и носят такие смешные панталоны с оборочками...

Талиессин встал и протянул к Эйле руки:

— Иди сюда.

Она поднялась, сделала шажок, другой, и тут Талиессин подхватил ее за талию и взял на руки.

— Можешь болтать головой, как будто у тебя тряпичная шея, — сказал ей принц. И когда она подчинилась, добавил с легким подозрением в голосе: — А ты уверена, что не сшита из тряпок?

— Нет, — ответила Эйле. — Я больше ни в чем не уверена.

— А как это было в тот раз? — спросил Хессицион. — Не могла же ты ничего не почувствовать!

— Не знаю, — ответила Фейнне. — Просто шла по саду и вдруг оказалась в каком-то другом месте.

— Шла? Шла? — забормотал Хессицион. — Ты уверена, что именно шла?

Фейнне схватилась за голову. За время плена ее волосы свалялись. Девушка даже перестала их расчесывать и теперь под пальцами ощущала какую-то чужую сальную паклю, меньше всего напоминающую тот чудесный волнистый шелк каштанового цвета, который так пленял ее однокурсников по Академии.

— Я ни в чем не уверена, господин Хессицион! -закричала Фейнне сипло. Она успела сорвать голос, пока они со старым профессором спорили и пререкались, сидя взаперти в охотничьем домике, посреди леса. — Не знаю. Может быть, я и не шла, а просто сидела под каким-нибудь кустом. Не помню,

— Почему ты, дура и идиотесса, не запомнила важнейшие составные элементы эксперимента? — наседал Хессицион.

— Потому что... Скажите, господин профессор, вам нарочно приплачивали за глупость?

— Что? — взревел он. — Как ты смеешь? Дура! Дура! И в третий раз — дура!

— Сами вы — дура. Я понятия не имела о том, что происходит какой-то эксперимент. Во всяком случае, лично я никаких опытов не ставила. Ни над собой, ни над другими людьми.

— И напрасно, — проворчал Хессицион. — Нет ничего забавнее, чем опыты над живыми объектами. Сидит такой вот молодой кусок одушевленной говядины, пьет пиво и даже не подозревает о том, что он — объект. И тебя даже краем глаза не замечает. Думает — ну, мельтешит тут какой-то старикашка. То ли дело я, думает этот болван, я-то пун вселенной и центр бытия. Ан нет, голубчик! Ты — раздавленное насекомое, зажатое между двумя приборными стеклами, разрезанное на образцы, препарированное и помещенное в раствор... А я — сверху, Созерцаю, делаю выводы. И, кстати, совершаю ошибки. И, осмыслив свои ошибки, беру другой объект, дабы поставить новый эксперимент и проанализировать новые результаты. Вот у меня — настоящая жизнь! А у объектов — только существование, призванное обеспечивать меня материалом для изучения.

Поначалу Фейнне содрогалась, слушая подобные рассуждения, но через неопределенное время сидения взаперти вместе с Хессиционом даже реагировать на них перестала. Напротив, приобрела собственное мнение и начала его высказывать.

— Между прочим, — заявила она, — нам, кускам молодой говядины, плевать и на вас, и на ваши эксперименты! Мы — живем, потому что ощущаем жизнь. В нас так много жизни, что остается даже для вашего изучения. Изучайте, на здоровье! Нам не жалко! Нас хватит и на себя, и на вас, и на ваши опыты — и еще останется для любовника!

— Можно подумать, у тебя есть любовник, — проскрипел на это Хессицион,

Фейнне торжествующе завопила:

— Ага! Проняло! Уже начал ехидничать! У вас, между прочим, тоже любовницы нет.

— Моя возлюбленная — наука, — отрезал Хессицион.

— Ну да, конечно.

— Ты не веришь? — Он тряхнул ее за плечо. — Не веришь? Ну и дура!