Запрещённый приём - Лорел Гамильтон

Я бы поспорила насчет слова «жертва», но в разговор вмешался Эдуард и сказал, что это нормальный термин в отношении тех, кого мы ликвидируем.

— Я скорее боюсь того, что Ньюман может считать, что убийство Бобби — это его единственный способ сделать свою работу.

— Почему ты этого боишься? — Спросила я.

— Некоторые вещи ты можешь делать и жить дальше, но есть и такие, которые тебя ломают. Думаю, убийство Бобби Маршана сломает Ньюмана так, что он уже никогда не оправится.

Олаф кивнул.

— Согласен.

— Черт, да я и сама сейчас не уверена, что буду в норме, если мне придется убить Бобби. — Сказала я.

— Ты с ним переобщалась, Анита. Ты же знаешь, что не стоит взаимодействовать с тем, кого надо убить. — Произнес Эдуард.

— Мне взаимодействие не мешает. — Возразил Олаф.

— Ты социопат. Анита — нет.

— Иногда убийство приносит мне больше удовольствия, если я взаимодействую с целью и общаюсь с ней.

— Ты серийный убийца. Анита — нет.

— Она убивает не меньше, чем мы. Возможно, даже больше.

— Она убийца вроде меня, а не вроде тебя.

Я хотела напомнить им, что я, вообще-то, тоже здесь сижу, но потом поняла, что мне интересно наблюдать за ними, когда они ведут себя так, словно меня здесь нет. Они всегда так общаются между собой? Вряд ли. Это известная фишка, что наблюдатель эксперимента меняет этот самый эксперимент — одним своим присутствием я уже влияла на их поведение.

— Согласен. — Произнес Олаф.

— Думаю, может стать лучше, если я проведу больше времени с Ньюманом. — Заметил Эдуард.

— Хочешь сказать, я не могу нормально натаскать его, потому что я — девчонка?

— Нет, Анита, дело не в тебе. Проблема в нем. Олаф прав. Некоторые мужчины просто… становятся мягче рядом с женщинами. Думаю, Ньюману нужна мужская компания.

— Да ты шовинист.

— В каком месте я шовинист, если говорю, что научить Ньюмана быть мужчиной у меня выйдет лучше, чем у тебя?

— Он уже мужчина, взрослый и самостоятельный. Мы говорим о том, как научить его делать нашу работу. Да, ты наставлял меня когда-то, но я и сама теперь хороша в нашем деле. Так почему ты считаешь, что учитель из тебя выйдет лучше, чем из меня?

— Я не утверждал, что я — лучший учитель, когда речь идет об основах. Я говорил о том, что конкретно сейчас я лучше подхожу Ньюману.

— Все еще звучит как какое-то мерзкое мачистское дерьмо, которого я от тебя не ожидала.

— У нас сейчас нет времени нянчиться с чьим-то эго или чувствами, Анита. Думаю, твоя симпатия к мальчишке Маршану и Ньюману не дает тебе помочь ему выучить тот урок, который он должен выучить. Я же буду вести себя иначе.

Гнев накатил на меня жаром и я почувствовала, как зашевелились во мне мои звери, взбудораженные моей яростью. Блядь. Вот уж чего мне сейчас не надо. И с этой мыслью я подумала: а что надо Ньюману? Прав ли Эдуард? Мужской разговор лучше поможет ему прийти в себя, чем мои попытки разобраться с ним, как это сделал бы старший маршал с младшим? Сейчас я и сама не хотела убивать Бобби. Я знала, как пахнет его кожа на шее — я узнала это в тот момент, когда прижалась к нему в клетке. Всегда сложнее причинить боль тому, с кем у тебя возник определенный уровень физической близости. В каком-то смысле я приравнивала физическую близость к эмоциональной. Мы с моим терапевтом обсуждали эту мою особенность в числе прочих вещей.

Подобные размышления всегда были слишком сложны для моих внутренних зверей, так что они либо успокаивались, либо терялись. В этот раз они успокоились. Я почти ощущала, как они думают: «Ты усложняешь себе жизнь, человек». И не поспоришь ведь.

Я кивнула.

— Ладно. Как мы устроим вам тет-а-тет посреди расследования?

— Ты так легко сдаешься? — Уточнил Эдуард, нахмурившись, как будто он ожидал от меня какой-то подставы.

— Но ты же прав. Я чересчур сблизилась с Бобби Маршаном. Спасла ему жизнь, встав между ним и пулей. После такого было бы странно убивать его, так что, может, я и не смогу помочь Ньюману разобраться с его собственными чувствами по этому поводу. И дело не в том, что кто-то из нас мужчина, а кто-то — женщина. Речь идет о том, что один из нас скомпрометировал себя в эмоциональном плане, а другой — нет, так что ты лучше подходишь Ньюману в качестве напарника для этого расследования.

— Именно так. — Согласился Эдуард.

— Я восхищен, что ты смогла так быстро погасить свою злость. — Сказал мне Олаф.

— Спасибо. Терапия — прикольная штука.

— Если она тебе помогает. — Заметил он.

— Спасибо.

— Не за что.

— В обычной ситуации я бы просто прокатился куда-нибудь вместе с Ньюманом, как только мы встретим его вновь, но сейчас это означает, что мне придется оставить вас двоих наедине. — Произнес Эдуард.

Мы с Олафом уставились друг на друга. Хотела ли я оказаться запертой с ним в одной машине? Нет, блядь, категорически. И в какой-то момент я поняла, что проблема была не в том, что Олаф может сорваться с нарезки. Я верила, что он будет вести себя прилично до окончания этого дела. Проблема была в поцелуе, на который он меня вынудил, ну, или которого я почему-то сама захотела. Он спросил моего разрешения. Я согласилась. Но если ты один раз скажешь «да», то в другой раз тебе будет уже сложнее сказать «нет», потому что твой ответ может огорчить мужчину. Я не хотела оказаться в одной машине с огорченным Олафом, но и целовать его еще раз тоже не хотела. Ладно, скажу «нет» и все, но мое «нет» было бы тверже, если бы я уже не пересекла с ним эту черту. О чем, блядь, я вообще думала?

— Я думаю, мы будем в порядке, но выражение лица Аниты говорит о том, что она со мной не согласна.

Мне не понравилось, что он смог так легко прочитать меня, но ведь это была правда.

— Ты меня смущаешь, Олаф.

— В каком смысле?

Эдуард остановил машину на гравийной парковке перед офисом шерифа, от чего я немного охренела. Я так погрузилась в свои переживания по поводу Ньюмана и Олафа, что вообще не заметила, как мы приехали. Черт, надо взять себя в руки.

— Во многих. — Я увидела, как к нам подъезжает джип Ньюмана. Я кивнула в его направлении. — Ньюман здесь. Он не поехал домой за обнимашками.

— Он хотел побыть один. —