А печаль холод греет - Дайана Рофф

Парень резко поднял на меня испуганный взгляд.

– Т-тория?

– Да, – голос предательски дрогнул. – Элрой убил её.

Я ожидала слёз, выкликов и боли, но Джозеф будто снова стал прежним: с полным спокойствием посмотрел на яркий рассвет за окном, что отражался в его тёмно-голубых глазах и лучами солнца оставлял светлые линии но коже, и тоскливо улыбнулся.

– Иногда я позволял себе мечтать о том, как сложилась бы моя жизнь, если бы после смерти отца, Элрой и Тория стали жить с нами, одной большой семьёй. Подружился ли я тогда со своим сводным братом или всю жизнь считал бы его своим конкурентом? Стала бы Тория в чём-то меня слушаться или бы так всегда и бегала за Элроем? Полюбили бы их Хэмфри и Олин или бы так же воротили от них нос, как от меня? А как бы на это отреагировала моя мама и другая? Что вообще было бы? Какие изменения и отличия произошли бы? Может, я бы вовсе и не вырос вполне добрым человеком, а был бы заодно с Элроем и убивал бы людей, как и учил наш отец?

– Но ведь как-то ты всё равно стал хорошим, заботливым, любящим братом, верно? – мягко сказала я, желая помочь ему вынырнуть из омута прошлого. – Может, именно раздельная жизнь и сделала тебя тем человеком, который заботится о близких, переживает за них, помогает им и остальным людям. Ты ведь очень добрый и сильный, Джози. Не будь в тебе света, ты бы не стал спасать девочку из пожара, не стал бы спасать меня, не стал бы волноваться о сломанной руке Олин, не стал бы тревожиться о многом другом, что можно перечислять бесконечно – так много добра ты совершил для всех нас.

– Да, ты права, – неожиданно бодро согласился он, точно только этого и ждал, чтобы избавиться от чувства вины. – Но хочу тебя предупредить, что я не сразу побежал становиться добрее после того, как погиб отец. Долгое время я пытался следовать его наставлениям, его правилам и всему тому, что выучил. И это ни к чему хорошему не привело, разумеется, поэтому мама решила отвести меня к психологам, чтобы меня «как-то излечить». Тогда мне и поставили ПТСР.

– Но разве это не началось после того, как на нас с тобой напали? – удивилась я, вспоминая вчерашний разговор с Филис.

– Раньше у меня был другой флешбэк: гибель отца вновь и вновь заставляла переживать меня одни и те же эмоции, один и тот же ужас, – его передёрнуло. – Но мне помогли с этим справиться, когда я ходил на лечение несколько лет. И позже благодаря опыту стал помогать Филис, потому что она наотрез отказалась посещать психологов.

– Я знаю о вашей дружбе, Филис мне всё рассказала, – быстро проговорила я, чтобы Джозеф не начал мне всё повторно объяснять.

Но тот лишь спокойно улыбнулся, скользнув влюблённым взглядом по храпящей Филис.

– С самого начала я хотел, чтобы именно она обо всём тебе рассказала. У неё это лучше получается, потому что её удивительно трудно смутить!

– Но ты этого достиг, когда поцеловал её, – весело вспомнила я, на что собеседник сам покраснел и отвёл в сторону глаза.

– Я… до сих пор не знаю, как так вышло, но почему-то я влюбился в Филис.

– Может, потому что она ничем не напоминала меня? – выразила свою догадку я.

– Возможно. Но… ты не обижена? Не сердишься? Не…

– А разве на это похоже? – тихо рассмеялась я, подставляя лицо лучам солнца и прикрывая глаза. – Да, это было неожиданно с твоей стороны, да и сама Филис этого не ожидала, если учесть её ориентацию, но это не вызывало во мне ни капли ревности, ведь ты это имел в виду. Наоборот, это принесло мне ещё больше счастья.

– Правда? – с надеждой расслабился Джозеф и ещё сильнее покраснел. – Я никогда до этого не целовал Филис, потому что знал, что она любила тебя.

На этот раз пришёл мой черёд испытывать неловкость.

– А ты не злишься на меня за это? Или на Филис?

– Что за глупость, – фыркнул Джозеф. – Любовь не выбирает, кого любить, а кого нет. Она не знает, кого можно любить, а кого нет. И ей совершенно без разницы на мнение людей, их правила и моральные ценности. Любовь способна лишь появляться в человеке, как огонь на спичке – и гореть, гореть, гореть, пока не потухнет. Но бывает и так, что любовь горит вечно. И такая любовь у нас троих: я, ты и Филис.

– Именно Филис нам и не хватало во время наших отношений, – честно сказала я, с благодарностью глядя на спящую девушку, и поцеловала её в висок, на что она что-то забормотала во сне.

– Она часто рисовала тебя.

Джозеф вдруг ловко закинул руку под кровать и достал оттуда немного пыльный альбом с бесчисленными рисунками. Я взяла его в руки с таким ощущением, будто трогала что-то святое, и аккуратно раскрыла его. А внутри – моё лицо. И на следующей странице тоже, но уже с другого ракурса. И дальше – везде я. Сидя, стоя, лёжа, у доски, с книгой в руках, с улыбкой или с нахмуренным выражением лица – краски сменяли друг друга, а рисунки, казалось, становились всё красивее, хотя каждый из них я могла назвать шедевром и повесить себе на стену. Ничего прекраснее я в жизни не видела, но меня восхищала не красота своего лица, а мастерство Филис и то, с какой любовью и нежностью она рисовала меня. И от этого в сердце неожиданно загорелась такая любовь к ней, что глаза стали влажными от счастья.

Боже мой, разве возможно так сильно любить сразу двоих человек?

– О, и ты тут есть, – слегка дрожащим от волнения голосом обронила я.

Взяв у меня альбом, Джозеф внимательно рассмотрел несколько рисунков, и я удивилась, как чётко Филис передала контуры его пятен Витилиго, его лохматые кудри, когда они ещё были значительно короче, и его глаза, всегда так по-доброму смотрящие на мир. И меня поразило, что Филис рисовала Джозефа с такой же нежностью, как и меня: об этом говорили её штрихи карандаша, слои красок, тщательная передача цветов и многое другое, будто таким образом она хотела поблагодарить Джозефа за его помощь и поддержку.

– Даже удивительно, что я никогда не ненавидел свою внешность, даже когда появились первые пятна, – заворожённо глядел на рисунки он, лаская их большим пальцем. – Возможно, это потому, что я был сильно похож на отца своими каштановыми кудрями, хотя голубые глаза передались мне от матери. Возможно, это ещё потому, что отец недолюбливал Элроя за то, что тот внешностью больше пошёл в свою мать, чем в отца, а я этим так глупо гордился. Но с другой стороны, эти пятна… я читал много историй, где такие же, как я, сначала стеснялись этого или даже ненавидели, пока в какой-то момент не принимали себя такими, какие они были. А вот я… с самого начала принял всё так, как есть. И это даже удивительно с моим диагнозом…

– Потому что ты – это не только твой диагноз, Джози, – неожиданно пылко сказала я, схватив его за плечи. – Потому что ты – самый замечательный человек, которого я знаю. Не надо слушать людей, которые вешают на всех ярлыки с болезнями. Ты контролируешь это, понимаешь? Это всего лишь небольшая часть тебя. Совсем маленькая. Это далеко не весь ты, Джо.

– Ты и вправду так считаешь? – наивно спросил он, показавшись мне в этот момент совершенно беззащитным.