Вот я - Джонатан Сафран Фоер

Джейкоб где-то читал, что сегодня на планете живет больше людей, чем их умерло за всю историю человечества. Но такого ощущения не было. Казалось, что умерли все. И что для любой индивидуальности — при всей небывалой диковинности этих имен, имен небывало диковинных евреев — исход у всех один.

Незаметно для себя он оказался там, где сходятся стены, в углу огромного кладбища, в углу огромной вселенной.

Джейкоб обернулся окинуть глазами безбрежность, и лишь тут до него дошло, или вломилось в сознание то, что он заставлял себя не признавать: он стоял среди самоубийц. Он находился в гетто для тех, кто не имел права лежать с остальными. В этом углу был отгорожен стыд. Здесь погребали в земле неизъяснимый стыд. Своя посуда для молочного, своя для мясного: одно с другим нельзя смешивать.

Мириам Апфель, Шайндель Потэш, Берил Дресслер…

Джейкоб в общих чертах знал о запрете самоубийства и расплате — посмертной — за такое деяние. Наказание достается не преступнику, а его жертвам: тем, кто остались жить и теперь должны хоронить своего мертвеца в другой земле. Джейкоб помнил это так же, как помнил запрет на татуировки — что-то на тему осквернения тела, — которые тоже определяют тебя в другую землю. И — не столь мистический, но ничуть не менее религиозный — запрет на употребление "пепси", за то, что "Пепси" предпочла рынок арабских стран израильскому. И запрет притрагиваться к шиксам, любым из способов, которыми ты до смерти хочешь к ним прикасаться, потому что это шанда, позор. И запрет сопротивляться, когда старики трогают твое тело в любых местах, в каких хотят, потому что они исчезают, исчезающий народ, и это мицва.

Стоя в этом неогражденном гетто, Джейкоб вспомнил об эрувах — удивительной еврейской увертке, о которой рассказала ему Джулия, когда он не знал и о запрете, который эта хитрость позволяет обходить. Джулия узнала об эрувах не в контексте изучения еврейского закона, а в архитектурной школе: это был пример "магического строения".

В Шаббат евреям ничего нельзя "носить": ни ключи, ни монеты, ни салфетки, ни таблетки, ни трости, ни ходунки, ни даже детей, которые еще не умеют ходить. Формально этот запрет не относится к ношению в пределах жилища. Но что, если посчитать частным жильем огромную территорию? Что, если целый квартал будет считаться частным владением? А город? Эрув — это веревка или проволока, окружающая какой-то участок земли и сообщающая ему статус частного владения, в котором разрешается ношение. Эрувом окружен Иерусалим. Практически весь Манхэттен тоже. Практически в любом еврейском сообществе на земле есть эрув.

— И в Вашингтоне?

— Конечно.

— Ни разу не видел.

— А ты разве смотрел?

Она отвела его на перекресток Рино и Дейвенпорт, где эрув сворачивает за угол и его легче всего заметить. И он там висел, чисто зубная нитка. Они прошагали вдоль эрува по Дейвенрпорт до Линнеан-авеню, затем по Брэндивайн-стрит и по Броад-брэнч. Они шли под нитью, которая летела от дорожного щита к фонарному столбу, потом к телеграфному, потом к следующему…

И теперь он стоял в окружении самоубийц, а в его карманах лежали: скрепка, которой Сэм умудрился придать форму самолета, скомканная двадцатка, Максова ермолка для похорон (очевидно, приобретенная на свадьбе людей, о которых он даже не слышал), квитанция из химчистки на брюки, в которые он сейчас одет, камень, который Бенджи подобрал с могилы и отдал отцу на хранение, и ключи — больше, чем было замков во всей его жизни. Чем старше он становился, тем больше с собой носил, тем сильнее должен был становиться.

Исаака похоронили в покрывале без карманов, в шестистах ярдах от той, что двести тысяч часов была его женой.

Сеймур Кайзер: любящий брат, любящий сын, — головой в духовке. Шошанна Остров: любящая жена, — в ванне со вспоротыми запястьями. Эльза Глазер: любящая мать и бабушка, — повесилась на потолочном вентиляторе. Зура Нидлман: любящая жена, мать и сестра, — зашла в реку с полными карманами камней. Хайме Раттнер: любящий сын, — перерезал вены над раковиной в ванной. Симха Тиш: любящий отец, любящий брат, — кухонный нож в животе. Дина Перлман: любящая бабушка, мать и сестра, — бросилась в лестничный пролет. Рашель Нойштадт: любящая жена и мать, — разрезальный нож в шее. Иззи Рейнхардт: любящий отец, муж и брат, — бросился с Мемориального моста. Рубен Фишман: любящий муж, — на скорости сто миль в час направил машину в дерево. Хиндль Шульц: любящая мать, — зазубренным хлебным ножом перерезала вены. Исаак Блох: любящий брат, муж, отец, дед и прадед, — повесился на брючном ремне у себя на кухне.

Джейкобу захотелось выдернуть нитку из своего черного пиджака, привязать к дереву в углу и обойти по краю гетто самоубийц, окружая его разматываемой ниткой. И потом, когда общественное станет частным, он унесет прочь их позор. Но куда?

Суша всегда окружена водой. Не каждая ли береговая линия — эрув? А экватор не эрув ли вокруг Земли? А орбита Плутона — эрув Солнечной системы? А обручальное кольцо все у Джейкоба на пальце?

> Ну так что нового?

> Кризис еще в самом разгаре.

> Это не новость.

А тут все по-старому, кроме того, что прадедушка умер.

> Как твои, нормально?

> Да. Похоже, папа основательно расстроился, но трудно сказать, потому что он всегда кажется немного расстроенным.

> Ясно.

> Ну и это же не его отец все равно. Только дед. Это грустно, но меньше. Гораздо меньше.

> Ясно.

> Мне реально нравится, когда люди повторяют одно и то же. Почему это?

> Я не в курсе.

> У твоих тут тоже вроде все хорошо. Они, конечно, волнуются за тебя. Постоянно о тебе говорят. Но если они не могут попасть туда, то хорошо, что они здесь.

> Подыскали они что-нибудь?

> Что именно?

> Дом.

> Для чего?

> Купить.

> А зачем им покупать здесь дом?

> Мой отец ничего не говорил?

> Про что?

> Может, говорил твоему?

> Вы переезжаете?

> Он про это говорил не один год, а когда я пошел служить, принялся искать варианты. Пока по интернету, ну, может, через местных риелторов. Я думал, это все разговоры, но когда нас перебросили на Западный берег, он занялся этим всерьез. Думаю, он нашел несколько подходящих вариантов, и потому-то он сейчас у вас. Хочет посмотреть своими глазами.

> Я думал, из-за моей бар-мицвы.

> Ну, потому он остался дольше чем на несколько дней.

> Я и не знал.

> Наверное, он стесняется.

> Не знал, что он способен такое чувствовать.