Сад зеркал - Дмитрий Самохин

Большие руки неуверенно вертят терминал, пытаются стереть с боковин въевшуюся грязь.

– Хм.

Пальцы нащупывают утопленную в ребро кнопку.

– Ага, вот она!

Большой палец сильно нажимает на кнопку. Ничего не происходит. Руки снова вертят терминал, сначала медленно, потом беспокойно.

– Хм-хм-хм.

Еще одно нажатие на кнопку, долгое. Экран остается черным.

– Что получается, твой дедушка всё придумал?

– Или знания испортились. Вдруг их заколдовали?

– Или их забрал кто-то другой. Может быть, они вообще не здесь!

– Цыц, я сказал! Хребет стынет от вашей трескотни!

В помещении нет света – электрощитки отключены, но пришельцы и не знают, зачем нужно электричество. Высокий мужчина в ковбойской шляпе нервно шагает по сумрачному помещению, натыкаясь на углы непривычной мебели, брошенный где попало мусор, корзины для бумаг и пуфики. Две маленькие фигуры стоят недвижимо, одинаково прижав руки к груди, и только поворачивают головы, наблюдая за передвижениями мужчины.

Он шагает – мимо стола-полумесяца к широкой двери из дерева и обратно, мимо огромного пустого аквариума со скелетами рыбешек и хрупкими, истончившимися панцирями улиток. К узкой стеклянной кабине в углу и вдоль окна, которое закрывают жалюзи. В помещении стало бы светлее, если бы кто-то догадался поднять жалюзи, но пришельцы даже слова такого не знают.

Наконец шаги мужчины замедляются. Он натыкается на кожаное кресло с колесиками и садится в него, не обращая внимания на слой пыли. Кресло старчески скрипит. Мужчина горбится, трет ладонями лицо.

– А вдруг и не нужно открывать эти коробки знаний? – шепотом спрашивает он у сумеречной пустоты.

– Ведь нам неведомо, какую нечисть можно выпустить оттуда! – с готовностью пищит один из детей.

Второй мотает головой, и длинные кудрявые волосы прыгают по его плечам.

– Если мы не за этим сюда притащились, тогда зачем?

Первый ребенок стискивает маленькие ладони, и его силуэт на фоне сумеречно подсвеченных жалюзи становится открыточно-ангельским.

– И что теперь? Нам нужно вернуться домой? Так нам там по шеям навешают!

– Там хотя бы все живые, – голос второго мальчишки ломается. – А тут? Тут есть люди? Или эльфы? Ну хоть фэйри есть?

Он оглядывается на узкую стеклянную кабину в углу.

– Почему эта штука не светится? У Бобрыныча она светилась, а тут – не светится. Она совсем мертвая, как и это, синенькое… Койот! Ты знаешь, что нам теперь делать?

Мужчина сидит, спрятав лицо в ладонях, и молчит.

* * *

За окном, в бархатно-черном небе светят яркие звезды, но пришельцы не видят их – жалюзи так и остались опущенными. Наплакавшиеся мальчишки спят на полу. Мужчина ходит туда-сюда по помещению, его глаза выхватывают из темноты серые очертания предметов и их чёрные тени, и от этого серо-чёрного мельтешения его мысли становятся обрывочными и медленными, он даже не может понять, наяву ли видит всё это перед собой.

– Дурной сон, – произносит он вслух.

Его голос отталкивается от стен и возвращается ответом:

– Дурная явь. Но всё не так уж плохо.

Мужчина оглядывается, но никого не видит, только сломанные неподвижные тени в углах и большой аквариум со скелетами рыбешек.

– Я не сплю? – спрашивает он.

Голос хмыкает.

– Ты – чародей, – догадывается мужчина. – Эльф, что ли? А люди тут есть? Мы можем найти людей?

– Вы должны их найти, – в бестелесном голосе слышится облегчение, – и я вам помогу. Вы же привезли с собой истории?

– Э-э, – мужчина сдвигает шляпу на затылок. – Наверное. У вас тут, как в гроблинских горах, да, история – плата за вход?

– Вроде того, – быстро отвечает пустота. – Я надеюсь, у вас есть много отличных историй для тех людей, что еще живут здесь, потому как на искусственный разум надежды больше нет.

Мужчина пожимает плечами. Его не удивляет бестелесный голос и непонятные слова – чародеи всегда делают странные вещи и выражаются не по-людски.

– Как зовут тебя? – спрашивает он невидимого собеседника.

Из темноты доносится тяжкий вздох.

– Ныряльщик.

Дождь поливал всю ночь. Я не мог уснуть, маялся приступом осенней хандры или как там называется, когда копаешься в себе, все время недоволен, и кажется, что ничего не сделано, все напрасно, а тебе уже столько лет, что назад не повернуть, а хорошее можно не успеть. Впрочем, бутылка виски и крепкие сигары излечивали от любой хандры. Подбрось да выбрось, разве я не преподобный Крейн. Мне ли быть в печали. Это все осень, ее поступь.

Под утро я погрузился в дремоту и собирался проспать весь день, благо службы сегодня нет и никаких срочных дел тоже. Можно и отдохнуть от всего. Но, как назло, вмешалась судьба, злой рок, или как там это называется.

Звонок во входную дверь вырвал меня из сна. Накинув халат на голое тело, я отправился открывать. На ходу сочинял, каким карам подвергну негодяя, который осмелился меня разбудить.

Когда же я увидел мерзавца, то понял, что обречен. Никогда я не буду отомщен. Так мне и скитаться вечно невыспавшимся, да еще и с поруганным самолюбием.

На кнопку дверного звонка усиленно жал Ник Красавчег, и выглядел он весьма встревоженно. Всклокоченные волосы, выбивающиеся из-под широкополой шляпы со звездой шерифа во лбу, усталые глаза и перекошенные в гримасе злости губы. Истинный Красавчег, хоть сейчас на съемочную площадку очередной мелодрамы для престарелых домохозяек.

– Подбрось да выбрось, тебе чего? Не мог подождать пару часов с визитами вежливости? – хрипло поинтересовался я.

– Ты выглядишь ужасно, – оценил Ник. – Всю ночь с драконами сражался?

– Да какая теперь разница. У нас опять землетрясение, цунами или чего похуже? А, догадываюсь, Зеленый и Злой поссорились и устроили большой погром в городе. Опять.

– Если бы. Все намного хуже. Может, все-таки пустишь в дом, или будем беседовать на пороге?

Я посторонился, и Ник Красавчег вошел. Прямым ходом он направился на веранду, где занял место в любимом кресле. Для виски слишком рано, впереди тяжелый рабочий день, просто так шерифы по утрам не приходят, поэтому я сварил большую турку кофе.