Колокола - Ричард Харвелл

Лицо графини Риша не изменилось. Она подождала, пока крик смолкнет.

— Очень хорошо, — сказала она. — Мне нужно посмотреть, что за несчастное создание производит этот шум.

Обойдя Николая, она направилась к двери. Ремус перегородил ей дорогу. Ростом он был не выше ее, а в тот момент казался совсем хилым.

— Нет, — произнес он. И вытянул вперед руки.

— Отойди прочь, — велела она.

— Вам не нужно входить внутрь. Вы знаете, что там та, кого вы ищете, но в настоящий момент она нуждается только в покое.

Графиня Риша изучила его лицо, но отталкивать не стала. Он предложил ей сесть.

Она отмахнулась от него:

— Я буду стоять, пока он не родится. А потом покину это мерзкое место.

— Мы не позволим вам забрать его, — глухо прорычал Николай, все еще сжимая ладонями голову. Его глаза были закрыты.

Графиня Риша повернулась, чтобы взглянуть на сидящего в кресле великана:

— Вы мне не позволите?

Николай ничего не ответил, но я начал опасаться, что трясущимися руками он раздавит себе голову.

Графиня Риша, нахмурившись, осмотрела комнату. Покачала головой и хмыкнула:

— Одно мое слово, и вас тотчас арестуют. Всех четверых. — Она рассмеялась холодным смехом. — Мне даже не нужно знать ваши имена. Вас всех повесят еще до восхода солнца просто за то, что вы похитили ее. — Она посмотрела на Тассо, и, хоть он и выдержал ее взгляд, его затрясло. — Вы что, все такие болваны? Вы на самом деле собирались украсть этого ребенка и растить его здесь, в этой лачуге? Почему? Только потому, — указала она на дверь спальни и презрительно выплюнула слова, — что этой дерзкой девке так захотелось?

Гуаданьи, возможно, сказал графине, что свой гнев ей следует обратить на меня, и теперь она пристально уставилась мне прямо в глаза. Как жаль, что у меня не было ножа. Я бы убил ее тогда.

Графиня продолжила:

— Не ей решать, как поступить с этим ребенком. У нее нет такого права. Это будет Риша.

Она осмотрела меня с ног до головы. Покачала головой. Приказала солдатам охранять дверь в комнату Амалии.

— Сядь, — приказала она Ремусу.

Он сел.

Потом ее яростный взгляд остановился на каждом из нас по очереди: на карлике Тассо, с его корявыми руками, на гиганте Николае, с его обезображенным лицом, на неприглядном Ремусе.

— Кастрат, — прошипела графиня. — Она из-за тебя оставила дом? Бросила моего сына? — На ее губах появилась жестокая улыбка. — О, наверное, у тебя чудесный голос. Надеюсь, что через двадцать лет, в нужде и одиночестве, слабые воспоминания о нем будут утешать ее.

Я ничего не ответил. Ее взгляд скользил по моему лицу, как ледяной палец, нащупывающий доказательства моей неполноценности.

— Я предоставлю вам выбор. — Она обернулась и пренебрежительно махнула рукой. — Мы будем ждать здесь, пока ребенок не родится. Я его заберу. Моя кормилица позаботится о нем, как того заслуживает его происхождение. За матерью я вышлю экипаж. И отошлю туда, куда пожелаю. У нее будет все, что ей нужно, но она будет находиться достаточно далеко от моего дома, там, где не сможет причинить вреда моему внуку своим постыдным поведением. А вы, все четверо, покинете Вену. Я не желаю, чтобы стало известно, что мой наследник был рожден… — Она обвела глазами комнату, как будто подбирала самое гадкое слово, но в конце концов вздохнула и произнесла: — В Шпиттельберге. А если кто-нибудь посмеет поднять руку, чтобы остановить меня, или я узнаю, что вы опять появились в этом городе, у меня не останется выбора. Вы умрете.

Мы ничего не сказали в ответ, но как только снова послышались стоны из комнаты Амалии, наши сердца застенали вместе с ней. Я посмотрел на своих друзей. Николай кивнул, чтобы подтвердить то, что я уже знал: он лучше умрет, чем позволит этой женщине выполнить задуманное. Да и стоявший в углу Тассо тоже готов был кусать и царапать ее. Даже у Ремуса шея налилась кровью.

У меня затряслись руки. Я взмолился про себя, чтобы у меня не подогнулись колени.

— Вы не можете забрать ребенка у матери, — едва слышно произнес я. — Мы вам не позволим.

Она посмотрела в мою сторону так, будто один только ее взгляд мог сбить меня с ног.

— От мужчин, — наконец сказала она, — я ничего, кроме глупости, не жду. Надеюсь, что тебе там давно все вырезали.

Потом открылась дверь в комнату Амалии. Оттуда выглянула Hebamme. Спокойное выражение сошло с ее лица. Волосы у нее были всклокочены, лоб пересекала кровавая полоса, руки, по всей видимости тоже в крови, она держала за спиной. Hebamme взглянула на забитую людьми комнату.

— Нужно врача позвать, — сказала она, не обращаясь ни к кому в отдельности.

Тассо встал, но графиня Риша вытянула руку:

— У нее будет лучший в Вене врач.

Она подошла к окну и громко приказала кучеру, находящемуся внизу, немедленно доставить семейного врача Риша.

Когда приехал врач, уже наступила ночь. Ремус зажег свечу и дал Hebamme лампу. Доктор оказался маленьким нервным человечком, он вошел в комнату, как испуганная мышь, шныряя глазами в поисках опасности. Перед собой он нес, как щит, свою черную сумку. Заметив в полумраке графиню Риша, он едва заметно кивнул и, прошаркав по гостиной, встал позади нее, уверенный в том, что грязь этой комнаты не пристанет к нему, если он будет стоять за спиной ее светлости.

Он перебросился несколькими словами с Hebamme, и я услышал, как графиня Риша шепнула ему:

— Спасите ребенка, доктор. Любой ценой.

Он сразу же испугался столь мрачного предположения, но утвердительно кивнул и подошел к двери Амалии. Поднял руку, как будто хотел постучать, но затем передумал и бесшумно вошел внутрь. Hebamme проследовала за ним и закрыла за собой дверь.

Он дает ей что-то, чтобы она успокоилась. Ее крики смолкают, и мне хочется знать, не звучат ли они у нее внутри, в ее голове, как звучали у меня, когда я лежал под ножом хирурга десять лет назад.

— Держите ее крепко, — наставляет врач.

Тассо сидит в углу, уставившись в пол. Глаза Николая закрыты, но я знаю, что он не спит. Ремус ладонью прикрывает лицо, как будто о чем-то думает. Я уверен, что мы все думаем об одном и том же: Мы проиграли. Графиня Риша стоит скрестив на груди руки, унизанные бриллиантами. Должно быть, прошло уже несколько часов, но она не движется. Она не шевелится даже тогда, когда Амалия стонет.

Я умру, но они не заберут ребенка у матери.

Доктор что-то громко кричит, и мы все поднимаем глаза, даже графиня Риша в первый раз выглядит встревоженной. Мы все словно пытаемся разглядеть что-то сквозь деревянную дверь.