Если настигнет проклятие - Ирина Ирсс

Контроль над происходящим покидал его, стремительно растрачиваясь на преодоления каждого дня. Сейчас же его не осталось совсем. Вчера Алек даже подрался с неизвестным мужчиной, который отозвался о Лене: «А, это та горячая штучка в красной кофточки»; когда Несс перешла к самому крайнему методу – расспрашивать каждого встречного о ней.

Хотя, как, собственно, подрался? Едва ли не убил его за несколько секунд. Если бы не Зак, всё именно так и закончилось бы для этого ублюдка.

Но знаете, что – это помогло. На минуты, совсем ничтожные триста восемнадцать секунд, внутри у него царила пустота.

Ни боли, ни муки, ни дьявольской агонии, вообще ничего, только одна – шире самой вселенной – пустота. И сейчас Алек чувствует в ней необходимость. Нуждается, как в дозе наркотика.

Он решительно направляется в тренировочную комнату на первом этаже. Груша. Ему нужна груша, пока он не оказался на улице и не начал избивать каждого встречного, в попытке хотя бы ненадолго закрыть глотку тому существу, что поглощает Алека изнутри днём и ночью.

В детстве отец не пропускал ни одного дня, выжимая из него максимум. Даже его дни рождения проходили за тренировками и обучением, тогда, когда Дамьян в свою очередь имел к себе особое отношение, не зная, что такое усталость и отсутствие иной жизни. Поэтому с приездом сюда, сам Алек ни разу не открыл ненавистную ему дверь и точно не поверил бы, что в ближайшее время здесь окажется.

Комната, стоит ему едва ли перешагнуть порог, мгновенно нагоняет воспоминания, не такие уж и хорошие, но как это все мелко по сравнению с настоящим. В какой-то степени Алек даже благодарен своему отцу за её наличие в доме. Снаряды улучшены, выполнены из более плотного материала, способного выдержать подобные удары, какими их наградила природа. Обычно в полукровках и так всегда слишком много энергии и необузданной ярости, которую необходимо куда-то выплёскивать.

У него же критический случай. Масса энергии и целый океан ярости.

Алек бьёт один раз по груше. Второй. Гнев переполняет, но он понимает, что вызван тот безысходностью. Удары – его всепоглощающие желания, безумнейшая потребность, неистовая нужда.

Я. Хочу. Видеть. Её. Сейчас же!

Чёрт! Это дерьмо невыносимо. Выворачивает, словно кто-то внутри бензопилой расчленяет душу на части.

Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!

Он бьёт и бьёт грушу снова, пытаясь избавиться хоть от малой части этого гнетущего ощущения. По сути, Алек должен уже чувствовать себя измотанным из-за столь долгого отсутствия сна. Но чёрта с два! Он готов прямо в этот момент сразиться с целой армией гибридов, разрывая их глотки голыми руками. Кровавые картины врываются в сознание, и в каждой из них он держит в руках позвоночники этих тварей.

Тщетная попытка отвлечься. Картины ужасного месива вытесняют другие образы. Лена. Перед глазами снова только она, и слова неумолимо рвутся наружу, неспособные больше оставаться внутри.

– Она. – Удар. – Мне. – Удар. – Нужна!

Удар, и ткань даёт трещину. Но этого мало. Безнадежность сдавливает его лёгкие, трудно дышать, чувство неизбежности становится всё сильнее. Целая ядерная бомба всевозможных эмоций.

Алек со всей возможной силой срывает грушу с цепи и бросает её в стену.

Мало.

Он хочет что-то покалечить, сломать, разрушить, в конце концов, просто разнести весь этот проклятый мир к чёртовой матери. И на данный момент за мир выступает эта комната. Комната, которую Алек так ненавидит.

Груша рикошетом возвращается к его ногам, и Алек пинает её. Следующая его цель – скамейка. Подхватывает, швыряет об другие снаряды, до которых и сам добирается уже в следующее секунду.

Снова мало.

Чувства не вырвать и не изъять. Но Алек всё равно продолжает громить всё подряд, надеясь, что это в итоге поможет.

Ему интересно, если сам он почувствует физическую боль, станет ли его собственная хоть на толику, но поменьше? Поможет ли ему это снова дышать?

Потому что он задыхается, даже если бы он вдохнул в себя сейчас весь воздух присутствующий на Земле, то его бы Алеку не хватило. Та самая боль неистово жжёт, она сожгла не только бесконечно ноющее сердце, ему кажется, что всю его грудную клетку разворотили беспощадным варварским методом.

Алек бьёт, пинает, кидает, не обращая никакого внимания на то, что летит в него обратно. Снова отшвыривает, и в воздух поднимается тяжёлая пыль в примесь с кусками известки. Разгром достигает неведомого уровня, которого Алек совсем не замечает, или же, напротив, наслаждается им…

Внезапно голос, пробравшийся сквозь гул несущейся крови в ушах, и кто-то оттягивающий назад. Немедля, Алек разворачивается и уже заносит руку для удара, но резко останавливается, увидев ошеломлённое лицо перед собой.

Зак.

Яркие глаза дядя полны беспокойства. Или, скорее всего, испуга за Алека. Он никогда не видел своего племянника настолько обезумевшим. Что тут говорить, когда Алек годами, с раннего детства, умел скрывать все свои чувства. Но сейчас все они на его лице. В его остекленевшем взгляде. Потерянном виде.

Впервые Алек – сломался.

Зак кладёт ладонь на его плечо и неуверенно, осторожно сжимает.

– Успокойся, сынок, – почти шёпотом молвит он. – Это невыход.

Алек горько усмехается. Он бы рад успокоиться, честное слово, но по правде не в состоянии. Он тяжело дышит, однако изо всех сил пытается взять своё сердцебиение под контроль. Закрывает глаза и качает головой.

Он не хотел, не хотел срываться, просто ему ничего другого уже и не оставалось. Алек всё перепробовал, все методы борьбы со своим отчаянием – незнание его медленно убивает.

– Я не могу, Зак… я не знаю, что мне делать, – наконец признаётся он хоть кому-то.

Показывать то, что на самом деле он сдался, Алек не собирался, хотя и не чувствует, что ему стыдно за это. Зак для него всегда был тем человеком, что заменил настоящего отца, которого отнял его собственный. И в очередной раз Зак доказывает Алеку, что ему можно рассказать всё.

В ответ, с настоящим и искреннем участием, он кивает.

– Понимаю, – отзывается он, и Алек осознаёт, что Зак его точно понимает, как никто другой. – Но это тебе тоже не поможет, поверь мне.

И Алек верит. Потому что ему – не помогло, наоборот, стало во множество раз хуже. Теперь он окончательно знает, что выхода вообще ни одного нет. Он отворачивает голову в сторону, от взгляда его дяди ему отчего-то становится сложнее держаться. Зак смотрит на него неправильно, тем взглядом, что Алек привык избегать, – с жалостью. Однако тут он вспоминает, как сам смотрел на него, когда Зак потерял Натали. Мертвец выглядел и то тогда живее его. И Алек не понимает, каким образом Зак смог вылезти из того состояния и снова начать жить, потому что сам бы он точно не выбрался.