Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев

– А ну, посмотри на меня! – Щеня остановил уже собравшегося было лезть на стену Хёрдакнутссона.

Сам знахарь находился далеко не в лучшем виде – что-то оставило множество прорех в его свите, ее рукава, как и Щенины руки, были перемазаны кровью, шлем потерян, рыжие лохмы посыпаны не то пеплом, не то известкой.

– Зачем это?

– Зрачки вроде одинаковые. Не тошно?

– Конечно, тошно, лопоухая твоя морда! Только что пол-крепости потеряли! – ответил Горм по-венедски. – Ну что, жить буду?

– Будешь, и препохабно, – знахарь удовлетворился ответом. – Знаешь, как говорят – что тебя не убьет, до полусмерти точно замучает.

С такими словами, Щеня сунул Горму какой-то длинный предмет, завернутый в кожу, и уже пошел было призревать следующего болящего, но ярл потянул его за мокрый и липкий рукав:

– Что с конунгом и другими у ворот?

– У конунга разбита голова, череп треснут, и сломаны ребра. Аббе, Гримульф, Бьорн, Торир – всех навья сила взяла, – Щеня сплюнул через плечо. – Аббе и Бьорн прикрыли Бейнира, как почуяли черную волшбу.

– Конунг в себе?

Знахарь отрицательно покачал головой.

– А когда очнется?

Щеня задумался.

– Скажем так. Может, Кром его призвал к красно-золотому чертогу, как водителя дружин, может, Яросвет к белому, как мудреца-родомысла и хранителя вежества, но если сами боги Бейнира не пошлют обратно, там в горней яви он и останется. Так что тебе осадой верховодить.

– Мало было печали, – пробормотал Горм и полез на стену по деревянной лестнице, в то время как Хан сел, высунув язык, у ее подножия.

Как и следовало ожидать, нижний город уже горел в нескольких местах, время от времени, из домов и с улиц раздавались ни о чем хорошем не извещавшие крики, но изрядная часть внешней стены по-прежнему держалась против Йормунрека, включая одну из южных башен с камнеметом. Ярл развернул кожу Щениного свертка и увидел зрительную трубу с оборванной цепочкой. Бронзовое кольцо с узкой стороны трубы было выщерблено, меньшее из стекол треснуто, но в прибор кое-как все-таки удалось разглядеть, как ватажники на башне вчетвером опустили в ложку камнемета бочонок со смолой и отступили. Пятый поджег фитиль из пеньки, вымоченной в растворе селитры и затем осторожно просушенной, и дернул за железное кольцо, освобождавшее ход рычага. Многократно свитые турьи или воловьи жилы повернули тисовый брус с ложкой на конце, он ударился о перекладину, и бочка описала дугу в небе, оставляя слабый дымный след. Горм не увидел ее приземления, но сильно надеялся, что она упала на голову какому-нибудь жрецу Одина.

В конце Ряда Медоваров, примыкавшем к воротам, валялась пара десятков трупов беженцев – эти отбегались, остальные, как и положено еще живым беженцам, разбежались. Один Йормунреков дружинник стоял, прислонившись к створкам, несмотря на недостачу примерно трети черепа, снесенной булыжником со стены. Ярлу вспомнились собственные и Кнуровы подозрения о беспокойных покойниках на службе у Йормунрека, потом Горм увидел руку, зажатую в воротах, и слегка успокоился: «Вот уж чей день вышел хуже, чем мой. Пока.» Серый жеребец и красный плащ виднелись на довольно почтительном расстоянии, на перекрестке с Восточной улицей, называвшейся так не по причине ее направления, а из-за нескольких лавок, где обычно продавались товары с востока.

Старший Хёрдакнутссон повернул кольцо зрительной трубы. Внутри прибора что-то жалобно скрипнуло, и перед взором ярла предстало (естественно, вверх ногами и с трещиной поперек) частично скрытое полузабралом шлема и тенью, но подозрительно полузнакомое, лицо всадника в стальных доспехах. Он что-то объяснял своим спутникам – дюжине отлично снаряженных пеших воинов и четырем дроттарам.

– А вот и рыжим помянутая черная волшба, – указал в сторону дроттаров Кнур.

– Лучники, этих пугал с посохами валить в первую очередь, особенно если что потащат к воротам, – Горм надеялся, что его приказ услышали все на стене.

– А мне рассказывали, кто черного дроттара убьет, на него Один насылает проклятие, он начинает плевать кровью, покрывается струпьями, из глаз течет гной, через пол-луны умирает, а потом встает живым мертвецом, – поделился стоявший недалеко от ярла незнакомый молоденький воин с длинным, почти в его рост, тисовым луком, и в доспехе из турьей кожи с нашитыми железными пластинами.

– При Гафлудиборге, мы этих мамонтовым удом пришибленных лысых ворон ко дну пустили немеряно, и вроде ничего ни у кого ниоткуда не потекло, – ярл говорил достаточно громко, чтоб слышал не только лучник, но и все его соседи. – Один тупо загрызен волком, так что течет у тебя откуда – к знахарю сходи.

– Одного дроттара наш шкипер не просто убил, а в куски изрубил, – добавил Кнур. – И уж точно больше луны назад, так что прибери повод, молодец, и не гони.

Воин замолчал, но украдкой сделал знак от сглаза и подозрительно посмотрел на Горма.

– Кром, только этой мужескотодетородноудовой задосвиноблевотины нам здесь не хватало, – посетовал Родульф.

На перекрестке, как раз за пределами досягаемости луков, дружинники Йормунрека ставили на треногу двойной короб с пустым местом посередине.

«Сюда бы Хеминга, Торкеля, или хоть Эйольфа Хемингссона,» – с тоской подумал Горм. Увы, лучшие лучники Йеллинга и Ноннебакке остались на севере. Вслух, ярл обратился к скиллеборгскому дружиннику и умельцу, поднявшемуся на стену вместе с Родульфом и Снари:

– Вегард, в замке есть эти… оксибелы?

– Да, ярл!

– Кнур, Вегард, и вы трое, живо тащите сюда пару! Отрядите кого надо помочь, моим словом! Если ножной самострел найдете, тоже волоките!

Ножной самострел, он же соленаро (а может, и нет) был стародавним этлавагрским оружием и назывался так потому, что для взвода тетивы, стрелявший ложился, вцеплялся в последнюю обеими руками, и ногами толкал тело самострела от себя. Оружие было слишком тяжело для одного стрелка (разве что Родульф, пожалуй, справился бы с ним в одиночку), и поэтому или опиралось на стену перед выстрелом, или клалось на плечи одному воину и наводилось на цель другим.

Пока его ватажники искали что-нибудь достаточно дальнобойное, чтобы остановить сборку вражеского метательного устройства, Горм соображал, не устроить ли вылазку за ворота. Паре-тройке конных ничего бы не стоило изрубить сборщиков орудия, которое выглядело, как тяжелый самострел или небольшой камнемет, но, увы, скорее всего вот-вот готово было явить себя как йотунский бочонкомкет. Одна трудность с верховой вылазкой – стойла остались в нижнем городе. В замке скорее всего тоже были кони, но ярл не знал, где, если не считать единственной лошадки, на которой Хан въехал в замок, и не мог никого достаточно быстро спросить – на перекрестке, дружинники уже просунули в бока коробов рычаги и натягивали между ними кожаную полосу с мешком, вшитым посередине. Пешая же попытка спасти внутренние ворота была заведомо обречена – во всех боковых улицах, пользуясь прикрытием домов от стрел со стен, уже толпились дружинники Йормунрека. Некоторые из них отвлеклись на грабеж и насилие, но достойных предметов ни для того, ни для другого в нижнем городе было недостаточно. Нехватка добычи, вероятно, уже стала причиной пары схваток.