Друг мой, враг мой... - Эдвард Радзинский

Я закончил рассказ. Простодушный Ворошилов негодовал по поводу «подобного варварства». Я вспомнил к случаю любимую цитату немецких коммунистов: «Там, где сжигают книги, рано или поздно будут сжигать людей». Это было пророчество Гейне. Молотов молчал. Молчал и Коба, курил трубку. Я понял: опять не туда! Ведь Коба делал то же самое, только без публичных костров. Просто книги тех, кого он объявлял врагами, тотчас исчезали из библиотек. Они также сжигались, правда тайно. Секретный костер Кобы был куда надежнее. И страху нагнетал больше – от неизвестности.

Обед, принесенный «чекистами» (они на даче выполняли роль прислуги), прервал мои мучения и рассказы.

Некоторое время я жил в Москве. В начале 1934 года состоялся XVII съезд, названный Съездом победителей. После долгого перерыва я был «гостем» съезда.

Как и положено Вождю партии, Коба выступил с основным отчетным докладом. Коверкал (или украшал) свою русскую речь грузинским акцентом. Теперь это стало модно, все националы-партийцы, прежде чисто говорившие по-русски, заговорили с акцентом.

Коба сказал в докладе:

– Если на Пятнадцатом съезде еще приходилось доказывать правильность линии партии и вести борьбу с известными антиленинскими группировками, а на Шестнадцатом съезде – добивать последних приверженцев этих группировок, то на этом съезде… и бить-то некого!

Грохот оваций. Делегаты вскочили с мест. Коба скромно улыбался, бессильно махал рукой – пытался утихомирить восторженную публику. Не тут-то было! Овация не утихала, наоборот – аплодировали уже с выкриками «Да здравствует товарищ Сталин!», «Великому Сталину – слава! Слава!».

Повторялось ставшее традиционным: Коба как бы растерянно оглядывался на президиум, жестами просил унять зрителей. Но президиум, нежно улыбаясь, стоял вместе с залом и аплодировал. Помню, отбив ладони, я перестал хлопать. Но тут же заметил: на меня с негодованием смотрят окружающие. Зал и президиум продолжали нескончаемые, громовые аплодисменты! И я присоединился к ним вновь.

Наконец успокоились, уселись на места. Чтобы вскоре опять вскочить и рукоплескать… Весь доклад сопровождала эта нескончаемая фантастическая гимнастика: сели – встали – захлопали…

Я с непривычки отбил ладони, они потом болели… Воистину несмолкающие аплодисменты. Буря восторга. Я орал вместе со всеми: «Слава любимому Сталину!»

И началось! Один за другим поднимались на трибуну вчерашние вожди Октября. Они исполняли ритуал – клеймили свои прежние убеждения и превозносили прозорливость и мудрость Вождя. Это была невиданная коронация моего друга Кобы. И небывалое соревнование в славословии! Ни римские цезари, ни русские цари не слышали таких восхвалений. Ироничный Радек, умнейший Каменев, ленинские сподвижники Пятаков, Сокольников бесстыдно славили и славили Кобу. Простерши руку в зал, будто Ильич на броневике, Зиновьев, недавний вождь Октября, презиравший и смертельно боявшийся Кобу, выкрикнул фальцетом новый, созданный им лозунг: «Да здравствуют наши великие вожди Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин»…

Впервые произнесенное сочетание полетело в наше будущее. Оно украсит миллионы плакатов, будет написано на бесчисленных гигантских транспарантах, им будут заканчиваться миллионы речей и партийных собраний!..

На вечернем заседании эстафету самобичеваний и восхвалений подхватил Бухарин.

Я не поленился, вернувшись домой, записал отдельные мысли угодливого покаяния: «Товарищ Сталин был целиком прав, когда, блестяще применяя марксистско-ленинскую диалектику, разгромил целый ряд теоретических предпосылок правого уклона, сформулированных мною……После признания нами, бывшими лидерами правых, своих ошибок… сопротивление со стороны врагов партии нашло свое выражение в разных группировках, которые все быстрее и все последовательнее скатывались к контрреволюции… Это касается и ряда бывших моих учеников, получивших заслуженное наказание…»

Я был потрясен. Любимец Ленина, интеллектуал Бухарчик под грохот аплодисментов публично предал своих учеников!

Естественно, не отстали и верные соратники Кобы. Какую изобретательность в эпитетах проявил вождь Ленинграда Киров, славя «дорогое сердцу каждого честного человека на земле имя товарища Сталина»: «Кормчий великой социалистической стройки», «Величайший стратег освобождения трудящихся» и т. д.

Зал ревел от восторга! От Кирова поступило небывалое в истории съездов партии предложение: «Все положения и выводы отчетного доклада товарища Сталина принять к исполнению без обсуждения, как партийный закон». Тотчас все торопливо вскочили с мест, и опять начались мучительно долгие, несмолкающие аплодисменты. И опять я не выдержал и первым перестал хлопать. Вокруг продолжалась громовая овация. И снова под негодующими взглядами мне пришлось вернуться к избиению моих несчастных, плохо тренированных ладоней (слишком много времени проводил за границей).

На предпоследнем заседании Съезд объявил уже построенным «фундамент социалистического общества». Всего через год после ужасающего голода, выкосившего миллионы, было провозглашено, что мы уже начинаем жить при вожделенном социализме, ради которого свершилась наша Великая Октябрьская Революция.

Коба назвал съезд Съездом победителей. Это была, конечно, скромность. Ибо это был Съезд ПОБЕДИТЕЛЯ. (Кстати, в Германии очередной свой съезд нацисты назвали Съездом победивших.)

Но оказалось, Победителя ждал сюрприз…

Накануне выборов в руководящие органы партии я был в кабинете Кобы, когда туда вошел Ягода.

Он еще больше располнел, но лицо, наоборот, как-то съежилось, сморщилось. Он постарел. Однако сейчас это было не так видно, в кабинете горела только настольная лампа. Я стоял в полутьме у стола. И Ягода обратился ко мне:

– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович…

После того как я отрастил усы, я стал снова похож на своего друга.

И тут он увидел Кобу, стоявшего у окна. Испуганно спохватился, повторил приветствие. Потом вынул несколько листов из папки и вопросительно посмотрел на него. Я понял и собрался уйти.

– Да нет, останься, – сказал Коба. – Тебе полезно узнать, какие «искренние» люди окружают товарища Сталина.

– Здесь разговоры товарища Бухарина, записанные его любовницей, – объявил Ягода. – Товарищ Бухарин незадолго до съезда отправился в Питер на сессию Президиума Академии наук. К нему в вагон подсела наша сотрудница. Потом по его предложению перешла в его купе, и там он ее…

– Уеб! Надо же! У него было две жены… и все мало, – перебил зло Коба. – Мало ему малолеток-учениц… Ну давай дальше.

– О его новой малолетке тоже есть материал, но это потом, – сообщил Ягода. – Из Ленинграда товарищ Бухарин отправился в Москву на съезд. Возвращался снова в одном купе все с той же нашей сотрудницей. В вагоне он встретил первого секретаря Северо-Кавказского обкома партии товарища Шеболдаева, который так же ехал в Москву на съезд. Весь их разговор наша сотрудница записала. Они оба вышли из своих купе и разговаривали, стоя у окна в вагонном коридоре. Бухарин, как обычно увлеченный собственной речью, говорил на весь вагон, в то время как Шеболдаев ему громко шептал: «Тише, тише!»…