Чебурашка - Дмитрий Ромов

многими. Вот какая. А такая девушка не должна трахаться без любви, только потому, что она решила, будто уже пришло время. Это никогда не поздно.

— Трахаться? — переспрашивает она, выбираясь из моих объятий.

— Ну, заниматься любовью, понимаешь? Любовью без любви.

Она пристально на меня смотрит.

— Ты сейчас серьёзно?

— Ага, — киваю я.

— Опять словечко стрёмное, — прикусывает она губу.

— Ага, — снова, киваю я. — С Новым Годом, Вик. Счастья тебе и любви. И, умоляю тебя, Цепа близко к себе не подпускай. Иначе всё закончится тем, что он заделает тебе бебика, а сам будет бегать за другими девками. Я серьёзно. Я знаю.

— Бебика? — поднимает она одну бровь.

— Ну, ляльку, — пожимаю я плечами. — Ты же поняла.

— Откуда ты такой взялся, Чебурашка?

— Из будущего, Вик, из будущего…

Я выхожу из квартиры, а она остаётся. Ухожу я не потому, что у неё ещё никогда никого не было, а потому, что действительно понимаю причину своего беспокойства. Это Катя. Я вдруг очень хочу её увидеть. Прямо сейчас. Ничего не говорить, а просто… Ну, в общем…

Я иду по вечернему городу, утопающему в снегу. Шагаю по новогодней сказке. Снег валит и валит, кружится в лучах фонарей, падает на лицо, тает и превращается в маленькие капельки воды.

Я захожу в Катькин двор и двигаю к её подъезду. Перед тем, как войти останавливаюсь и прислушиваюсь. До меня доносится лёгкий скрип. Кто-то качается на качелях. Я иду на звук, обхожу большой сугроб и вижу девушку на широкой лавке качелей. Она медленно и равномерно приближается и отдаляется. Приближается и отдаляется.

— Привет, — говорю я, подходя ближе. — Можно с тобой покачаться?

— Садись, — великодушно разрешает Катька, и я вижу, как на её лице расплывается счастливая улыбка.

Утром меня будит телефонный звонок.

— Артём, привет, это Летунов.

Голос физрука я узнаю сразу.

— Здрасьте, Глеб Алексеевич.

— Ты спишь ещё что ли?

— Нет, — вру я, но голос у меня сонный.

— Давай, быстро умывайся и беги в школу, в спортзал. Разговор есть. Десять минут тебе, понял?

— Понял, — вздыхаю я. — Нет даже на каникулах покоя.

— Отставить разговорчики. Бегом!

Я умываюсь, быстро одеваюсь и лечу в школу. В каморке физрука меня дожидается Дмитрий Белобородов, начальник областного «Факела». Он был рефери и, собственно, судьёй моего боя с Цепом.

— Здравствуйте, — киваю я.

— Вот, Артём. Дмитрий Сергеевич хочет с тобой поговорить.

— Да, — кивает тот. — Но разговор у меня не слишком долгий. Простой и короткий. Ты знаешь, что такое «Факел»?

— Ну-у… — тяну я, припоминая, что о них знаю. — Военно-патриотический клуб, вроде.

— Вообще-то Всесоюзное Молодёжное Патриотическое Объединение. Я хочу, чтобы ты вступил к нам. Там много интересных людей. Боевые офицеры, ребята, опять же из школ и вузов, твои сверстники. У нас интересно и, главное, мы не просто так боевыми искусствами занимаемся, мы реальные вещи делаем для своей страны. Такие, что больше никто не может.

— У вас там спецназ что ли? — хмурюсь я. — Но я не планирую армии будущее посвящать.

— Неважно, у нас дело для всех найдётся. Если коротко, мы меняем будущее своей Родины.

Я усмехаюсь.

— Серьёзно? Тогда, возможно, стоит подумать. Но мне учиться-то осталось всего ничего, а потом я хочу в Москву ехать поступать.

— Ничего, в Москве у нас тоже есть отделение, да ещё и самое большое. Руководят всем, между прочим, наши земляки, Скачков и Брагин. А Брагин так вообще в твоей школе учился, вон Глеб Алексеевич его тренировал.

— Ну, это не совсем так… — качает головой физрук. — Тренировал Скачков, вообще-то. Он из «Динамо» к нам пришёл.

— Неважно. Помнишь ты Брагина?

— Ну, так… — пожимаю я плечами. — Он ведь года на три или четыре старше. Особо и не помню.

— Ничего, познакомишься. Приходи. Просто так, без обязательств. Посмотришь, что мы делаем, а там решишь.

— Ну, ладно, — соглашаюсь я. — Приду как-нибудь…

Я возвращаюсь домой, звоню Кате и еду с ней к дяде Вале. К нему пока нельзя, но передачку у нас забирает. Мандарины, конечно же. А ещё записку от Катьки и открытку от меня.

— Поправляется, — говорит его лечащий врач. — Всё хорошо будет, подождать только надо немного…

После больницы я ловлю машину и мы едем на другой конец города. По мосту, через реку, за барахолку, в самую тьму-таракань. Выходим задолго до места назначения и идём пешком мимо покосившихся избушек.

— Куда ты меня завёз? — удивляется Катя. — Что здесь такое?

— Скоро узнаем, — усмехаюсь я. — Я ведь и сам не знаю.

— Как это? Ты что… Уж не хочешь ли ты сказать…

— Хочу, — киваю я. — Именно это я и хочу тебе сказать.

Из труб валит чёрный угольный дым, мальчишки катаются с горок на больших полиэтиленовых мешках, набитых снегом. Машин нет. Мы доходим до небольшого магазина и, свернув за последним домом на улице, подходим к калитке. Забор высокий, глухой. Я останавливаюсь и озираюсь по сторонам. Никого нет, и нас никто не видит. Достаю из кармана ключ и, размотав тряпицу, закрывающую висячий замок, открываю его. Он поддаётся сразу, и мы проходим во двор. Здесь всё в снегу, никто не чистит. Посреди двора стоит ветхая, вросшая в землю и покосившаяся избушка.

Я иду вперёд, а Катя следует за мной. Мы пробиваемся к крыльцу, и я ногами расчищаю снег, чтобы было возможно открыть дверь. На ней висит такой же замок, как и на калитке и тоже открывается тем же ключом.

Внутри холодно. Рядом с раскуроченной печкой стоит косая кровать и шкаф. Есть ещё стол. Стены чёрные, потолок провисший, электричества нет.

— Кать, поглядывай в окно, ладно?

— Ага, — соглашается она. — Ты нашёл карту?

— Записку, — говорю я. — И ключ.

Я отодвигаю кровать, отбрасываю лежащие под ней почерневшие от времени коврики и нахожу люк в полу. Дёргаю за металлическое кольцо и открываю.

— Что там? — взволнованно спрашивает