Красный Бонапарт. Жизнь и смерть Михаила Тухачевского - Борис Вадимович Соколов

он больше соответствовал идеалу элегантного и остроумного офицера французского генштаба, чем солидного германского генштабиста. Он пошел на расхождение с Германией, был за войну с Германией на стороне западных держав». Интересно, что письма Дирксена и Твардовски были перехвачены советской агентурой. Так что ОГПУ было в курсе, как в действительности немцы относятся к Тухачевскому.

Правда, Михаилу Николаевичу тоже приходилось расточать комплименты рейхсверу. Например, 13 мая 1933 года на приеме у Ворошилова в честь германской делегации во главе с начальником вооружений германской армии генералом В. фон Боккельбергом. Тогда Тухачевский напомнил немцам: «Не забывайте, что нас разделяет наша политика, а не наши чувства, чувства дружбы Красной армии к рейхсверу. И всегда думайте вот о чем: вы и мы, Германия и СССР, можем диктовать свои условия всему миру, если мы будем вместе». А во время посещения немецкой делегацией объектов советской военной промышленности и авиационного училища в Каче (путешествие сопровождалось обильными возлияниями – во время одного из банкетов немецкий генерал даже свалился под стол, перебрав русской водки) Тухачевский, как гласил отчет Боккельберга, «на завтраке в узком кругу неоднократно подчеркивал, что для того, чтобы Германии выйти из затруднительной политической ситуации, он желает ей, как можно скорее, иметь воздушный флот в составе 2000 бомбовозов». Текст доклада стал достоянием советской разведки, и Ворошилов подчеркнул тремя жирными чертами синим карандашом слова о двух тысячах бомбовозов. Однако очевидно, что никакого криминала тут со стороны Тухачевского не было. И не под влиянием атмосферы дружеского застолья и алкогольных излишеств Михаил Николаевич, вообще никогда не напивавшийся допьяна, провозглашал здравицы скорейшему перевооружению германской армии.

Еще до прихода Гитлера к власти руководители рейхсвера приняли решение постепенно отказаться от ограничений, накладываемых Версальским договором, о чем известили Москву. Еще 28 июля 1932 года советник советского полпредства в Германии С.С. Александровский известил НКИД: «Под строгим секретом Нидермайер (тогдашний шеф германской разведки. – Б.С.) сообщил, что с осени в Берлине начнет работать военная академия, запрещенная Версальским договором… Шлейхер (командующий рейхсвером. – Б.С.) берет курс на полное разрушение совершенно невыгодных и устарелых форм, предписанных рейхсверу Версалем. Практически это означает упразднение ряда таких форм… В достаточно осторожной форме Нидермайер дал понять, что такая коренная реорганизация армии направлена против Запада (Франция) и будет проделываться вопреки международным запрещениям».

Советские руководители всерьез рассчитывали, что перевооруженная германская армия двинется прежде всего против творцов Версальской системы, а СССР удастся какое-то время оставаться над схваткой в позиции «третьего радующегося». В то же время насчет любви рейхсвера к коммунизму они не заблуждались. Ворошилов в одном из писем советскому полпреду в Берлине Л.М. Хинчуку признавался: «Мы никогда не забывали, что рейхсвер с нами «дружит» (в душе ненавидя нас) лишь в силу создавшихся условий, в силу необходимости иметь «отдушину» на Востоке, иметь хоть какой-нибудь козырь, чем пугать Европу. Вся «дружба» и сотрудничество рейхсвера шли по линии стремления дать нам поменьше и похуже, но использовать нас возможно полнее». Точно такие же подозрения были и с немецкой стороны по отношению к Красной армии.

В первые недели и даже месяцы после прихода Гитлера к власти Сталин, вероятно, полагал, что нацистский режим непрочен, и питал какие-то надежды, что с помощью рейхсвера удастся сместить фюрера, а затем образовать с немецкими «друзьями» блок против Англии и Франции. Потому-то и говорил Тухачевский генералам рейхсвера, уже после поджога Рейхстага и развертывания антикоммунистической кампании в Германии, о возможности СССР и Третьего рейха совместно диктовать свои условия остальному миру, потому-то намекал на необходимость Германии «выйти из затруднительной политической ситуации», имея в виду не только оковы Версаля, но и приход нацистов к власти. Однако очень скоро стало ясно, что гитлеровский рейх – если и не на тысячу лет, как мечтал Гитлер, то по крайней мере всерьез и надолго, хотя бы на ближайшую пятилетку. И воевать придется не вместе с рейхсвером, а против рейхсвера. Поэтому уже летом 1933‑го Советский Союз отказался послать своих военных на учения рейхсвера. Германская сторона, в свою очередь, не стала направлять немецких офицеров на советские маневры. Ни СССР, ни Германия не хотели теперь усиливать потенциал друг друга, видя в недавнем партнере потенциального противника. Уже осенью было эвакуировано имущество немецких объектов, в том числе танковой школы под Казанью (объект «Кама»), авиационной школы в Липецке (объект «Липецк») и самых секретных – лаборатории по производству столь любезных Тухачевскому боевых отравляющих веществ и полигона по их испытанию Шиханы в Самарской области, на Волге, недалеко от города Вольска (объект «Томка»). Советско-германская дружба кончилась, чтобы ненадолго воскреснуть в 1939‑м.

ОГПУ вынуждено было держать под сукном материалы о якобы преступных связях Тухачевского с германским Генштабом. Пока военное сотрудничество с рейхсвером продолжалось, не с руки было менять его главных действующих лиц, обладавших и опытом, и сверхсекретной информацией.

Главное же, арест по такому обвинению одного из высших военачальников легко мог скомпрометировать взаимовыгодные связи с Германией в военной области и даже парализовать их. Если Германия имела возможность готовить на советской территории кадры тех родов войск, что были запрещены Версалем, то СССР получал доступ к немецким военным технологиям и образцам вооружений и боевой техники, а также мог заимствовать опыт боевой подготовки у рейхсвера, в этой области явно превосходившего Красную армию.

Сменивший Дзержинского В.Р. Менжинский решил прощупать Тухачевского с другой стороны. В 1930 году в ходе уже упоминавшейся операции «Весна» в числе примерно пяти тысяч бывших царских офицеров арестовали хорошо знавших Тухачевского преподавателей военной академии Н.Е. Какурина и И.А. Троицкого. 26 августа 1930 года чекисты добились от Какурина компрометирующих показаний на Тухачевского. Бывший полковник императорской армии сообщил: «В Москве временами собирались у Тухачевского, временами у Гая, временами у цыганки. В Ленинграде собирались у Тухачевского. Лидером всех этих собраний являлся Тухачевский, участники: я, Колесинский, Эйстрейхер, Егоров, Гай, Никонов, Чусов, Ветлин, Кауфельдт. В момент и после XVI съезда было уточнено решение сидеть и выжидать, организуясь в кадрах в течение времени наивысшего напряжения борьбы между правыми и ЦК. Но тогда же Тухачевский выдвинул вопрос о политической акции, как цели развязывания правого уклона и перехода на новую высшую ступень, каковая мыслилась как военная диктатура, приходящая к власти через правый уклон. В дни 7–8 июля (1930 года, когда на съезде громили Бухарина, Рыкова и их сторонников. – Б.С.) у Тухачевского последовали встречи и беседы вышеупомянутых лиц и сделаны были последние решающие установки, т. е. ждать, организуясь». Троицкий в своих показаниях также говорил о симпатиях Тухачевского к правому уклону.

Под давлением следователей Какурин