За чертой милосердия. Цена человеку - Дмитрий Яковлевич Гусаров

ну, сволочь, отойди от парня! Уходи, пока не всадил в тебя очередь!..

Кто-то, а кто — Ваня и сам не помнит, помог ему добраться до привала; девушки — Клава Матросова и Аня Балдина — напоили его черничным отваром, потом вскоре самолеты сбросили продукты, и хотя прежней силы к нему не вернулось, долго шел он, как в кошмарном сне, едва передвигая ноги, но теперь таких в бригаде было уже много. Каждый держался на силе воли, никто сам не искал никаких послаблений, но зато с особой^ навсегда сохранившейся благодарностью принимал доброе слово или услугу более крепких товарищей.

…И вот Ваня здесь, на Елмозере, выдержал, не сдался, гребет изо всех сил, и спасительный берег почти незаметно, но все же приближается.

Им повезло, их плот был в числе тех, что успели пристать к восточному берегу до новой беды.

…Над озером появились финские самолеты. Четыре истребителя, заходя попарно со стороны Барановой Горы, на бреющем полете начали атаку. Их тени стремительно неслись по глади озера, и вода впереди них вскипала под градом пуль. Нарастающий вой моторов, грохот очередей оглушали и ошеломляли таким наплывом страха и беззащитности, что казалось — все, конец, нет спасения, и больше всего хотелось броситься в воду, только бы иметь какое-то укрытие. Смотреть вверх было жутко, но и нельзя было не смотреть! Но тени проскальзывали, пулеметы смолкали, моторы натужно взвывали, переходя на виражный полет вверх и вправо, получалась недолгая передышка, и люди на плотах вскакивали, начинали лихорадочно и отчаянно грести. А новые две тени опять мчались вдоль озера, и каждый на плоту старался угадать — накроют ли они его или пройдут стороной. Все ждали бомбежки, но хоть ее-то не было.

На плоту командира отряда Грекова плыло четверо: он, связной Арсен Кутин, пулеметчик Иван Улитин и сандружинница Аня Балдина. При первой же атаке с воздуха пулеметная очередь, никого не задев, рассекла крепление плота, и бревна с одного конца стали расходиться. Улитин, лежа на спине, бил вверх из своего «Дегтярева», Греков и Арсен палили из автоматов, плот колотило как в лихорадке, а бревна все расползались и расползались в стороны.

— Федор Иванович, тонем! — закричала Аня, увидев, как прямо под ее коленями постепенно раскрывается внизу прозрачная, освещенная солнцем бездонная глубина.

Греков оглянулся, понял, что произошло, заорал что было силы:

— Ложись поперек плота, сжимай бревна!

Дальнейшие заходы самолетов Аня уже не видела, она могла их только слышать и ощущать спиной. Лежа на животе и обхватив плот руками, она что было сил сдавливала бревна одно к другому и больше всего боялась, что так долго не выдержит.

Самолеты заходили на плоты раз за разом. Партизаны то хватались за оружие, то начинали грести.

Аня лежала, боясь шелохнуться. Она ни о чем другом уже не думала, страх, надвигавшийся сверху, уступил место другому, еще более жуткому, открывшемуся внизу, руки от напряжения быстро немели, и слабым утешением было то, что бревна не круглые, а с пазами, и есть за что ухватиться. Близко перед глазами плыли и плыли багрово-красные разводья.

Она даже не сразу поняла, как наверху что-то решительно переменилось. Гудели моторы, то слитно, то отрывисто гремели пулеметные очереди, но стреляли они как-то не так, и вдруг Греков истошно закричал:

— Наши! Черт возьми, наши!

Находившиеся на озере не сразу и заметили, как с востока появились два советских истребителя, пристроились в хвост атакующим и, обстреливая, гнали их вдоль озера, не давая уйти вверх. Маленькие краснозвездные «Яки», казалось, сами на ходу вздрагивали от глухих хлопков своих скорострельных пушек.

По всему озеру неслось радостное партизанское «ура» — кричали на плотах, кричали на берегу, и уже никому не было дела, что позади, с неблизкого теперь островка все еще раздавались отдельные выстрелы… Наверху шло настоящее воздушное сражение. Вскоре прилетели еще два наших истребителя, бой постепенно стал смещаться на запад, партизанам показалось, что один финский самолет густо задымил и скрылся за горизонтом. Потом «Яки» вернулись, дважды прочесали огнем берег у бараков, куда к тому времени успели выйти две финские роты преследователей; сделав низкий круг над плывущими по озеру плотами, летчики приветственно помахали и ушли на восток.

Последние плоты медленно приставали к берегу, а три или четыре так и продолжали чернеть на середине озера — в живых там никого не осталось.

Потери были немалыми: тридцать человек убито, десять утонуло и тринадцать ранено.

Потом, на протяжении двадцати послевоенных лет, директор крупнейшего в Карелии Паданского леспромхоза, депутат Верховного Совета СССР, партизан Павел Дмитриевич Брагин будет часто бывать в этих местах, задумчиво стоять на берегу Елмозера и смотреть на светлую и совсем узкую полоску воды, которая тогда, в августе 1942 года, казалась такой широкой и стала для многих чертой между жизнью и смертью.

Однажды, во время очередного слета бывших партизан, он грустно признается:

— Десятки раз бывал на Елмозере. Люблю рыбалку. Но ни разу не закинул в это озеро удочку, ни разу не напился из него воды… Все и сейчас видится, будто перед глазами еще плывут партизанские плоты, а по воде расползаются бурые кровавые разводья..»

4

Радость была недолгой.

Берег, который представлялся таким спасительным и куда так отчаянно стремились, оказался не материком, а длинным, узким островом, за которым простиралось почти необозримое болото. Что оно сулит — об этом в первые минуты не думалось. Даже те, кому когда-либо доводилось бывать в этих местах или кто видел это болото густо заштрихованным на карте, сходили с плотов на каменистую отмель не только со вздохом усталого и счастливого облегчения, но и с полной верой, что все, наконец-то, кончилось, и каждый, ступивший на эту землю, может считать себя оставшимся в живых. Если уж удалось под огнем и авианалетами форсировать озеро, то болото, каким бы оно ни было, уж как-нибудь можно преодолеть.

А те, кто вообще ничего не знал — ни об острове, куда они высадились, ни о маршруте, которым предполагалось двигаться дальше, смотрели на открывшееся с востока болото с тревожным опасением не потому, что болото такое непроходимое — этого они тоже не знали, а потому, что оно столь огромное и если командование решит обходить его, то понадобится уйма сил и времени. Сил было так мало, что ставились они выше любого риска и опасности.

Поэтому, когда раздалась команда «Подъем!» и направляющие двинулись к болоту, то многие партизаны были обрадованы…

Все это произойдет позже, через два часа, а пока — изнуренные, выбившиеся из