Русские эсэсовцы - Иван Ковтун

Кто такой Каминский? Прежде всего, он поляк по национальности — Бронислав Станиславович [Так в тексте, правильно: Брониславович. — Примеч. авт.]. Это важно. Бывший инженер. Отсидел срок. После освобождения осел в Локоте с «минусом». Минус — это ограничение жить в определенных местах. Они были разные. Каминский имел минус сто, то есть живи в районном центре и больше никуда. Приход немцев он воспринял с радостью, что вполне естественно. Инженер-химик по профессии, зек по воспитанию и отношению к советской власти, как у человека, прошедшего такие «университеты». Был он человек волевой, властный, командный, обращавшийся к любым средствам и приемам, в которых был воспитан и научен за проволокой. И с такой же психологией. Он стоял на позициях: все равно с кем, хоть с чертом, лишь бы большевиков резать. Хорошие немцы, плохие, а мне какое дело. Он был зверский антикоммунист, как сейчас говорят — пещерный.

В Локотской округе Каминский завел строгий порядок и руководил очень жестко. С немцами заключил соглашение об их невмешательстве: он сдавал определенное количество продуктов немцам, а остальное — оставлял себе. Организованное самоуправление было одобрено генералом Миллером, который являлся командующим этого района и находился со своим штабом в Орле. Это был конец 1941 или самое начало 1942 года. Порядок, заведенный Каминским, в принципе был наш родной — советский. Были назначены новые начальники, примерно, по советской системе. Сохранились и колхозы, получившие, правда, название общинных дворов.

Участившиеся партизанские набеги отражали сами же местные жители. И оборонялись довольно крепко. Во всяком случае, в сам Локоть партизаны не совались. Местное население жило довольно зажиточно и относилось к Каминскому вполне нормально, даже хорошо.

В Локоть я впервые приехал весной 1943 года. Явился к Каминскому. Представился я из Министерства Восточных областей. Хочу посмотреть, познакомиться с системой самоуправления. Он достает бутыль, наливает по стаканчику — конечно, самоделка, но хорошая. Завязался дружеский разговор. Он сетует, что не хватает интеллигентных кадров. Я отвечаю ему, что пришлю людей из перевоспитанных нами военнопленных. На том и расстались.

Вернувшись в Берлин, я доложил обо всем увиденном своему руководству. Однако ко всему сказанному отнеслись довольно криво — нет, нам это не подходит. Ваши люди будут направлены в распоряжение Смоленска, а Локоть не относится к его ведому. Вскоре немцы стали отступать от Орла. Началась эвакуация. Бригада организованно и дисциплинированно передислоцировалась в город Лепель — на северо-западе советской части Белоруссии. Здесь ситуация была уже совершенно иной, чем в Локте. Болотистые озерные места этого района были непривычны и незнакомы для бойцов Каминского. Партизан было больше, обороняться сложнее. Да и местное население без радости встретило «пополнение» с длинным хвостом семей. Здесь уже поделили землю и распределили продукты. Кроме того, появилось еще и новое начальство. Мало того, что управляют немцы, так еще и Каминский. Но вскоре по его требованию немцев из Лепеля убрали, предоставив ему возможность жить на таких же условиях, как и в Локоти. Жизнь понемногу стала налаживаться. Однако примерно через год, в начале 1944 года бригада была вновь переведена, на этот раз в Дятлово — недалеко от Новогрудка. Небольшой районный центр с хорошей католической церковью и православным храмом. Местное население здесь уже было другим — не советское, а белорусы, которые издавна угнетались поляками. А Каминский сам был поляк. В это время я приехал к Каминскому вторично, уже уйдя из Министерства. До этого к нему, еще в Локоть, от Союза был направлен Жора Хомутов — из перевоспитанных, сам родом из брянских мест. Энергичный, образованный и неглупый, он быстро приобрел там вес. С его помощью Каминский создал Национал-социалистическую русскую партию. Нужна ли ему была именно национал-социалистическая партия? Нет, любая. Он был воспитан в системе, где без партии жить было нельзя. Созданной партией, так же как и остальной идеологической работой, ведал Жора Хомутов. Однако идея создания партии немцам не понравилась, и ее настрого запретили.

В Дятлове произошел довольно интересный эпизод, который ярко характеризует натуру Каминского.

Как-то к нему из Минска приехал важный немецкий полицейский чин. Фамилию сейчас не помню. Он ведал этим районом, и соответственно подведомственной ему стала и бригада. Он и слышать не хотел о каком-то самостоятельном районе. Начинается совещание. Меня вызывает Каминский и приказывает выступить в качестве переводчика, хотя сам говорит по-немецки довольно сносно. Торг идет о следующем: в районе действуют помимо советских партизан поляки из Армии Крайовой. Немцам все равно — бандиты и есть бандиты — и они требуют вести военные действия против тех и других. Каминский категорически отказывается воевать с поляками. Немец орет. Я перевожу все, особенно не смягчая. Каминский отвечает аналогично — русским матом. Перевожу в мягких немецких оборотах. Разругавшись и не придя к единому мнению, так и заканчивают «военный совет». Но Каминский упорен. Через некоторое время ему все же удается отказаться от боев с польскими партизанами. Зато с советскими он расправлялся жестоко. Со взятыми в плен обращались так же, как и в соответствующих органах у нас. Да и ребята-допросчики были из этих же органов, перешедшие на его сторону. Напряжение росло. Это отражалось и на местном населении. Такое положение сохранялось все полгода, которые я там пробыл. Это уже был 1944 год.

Когда я прибыл к Каминскому, то взял на себя руководство идеологической работой, за которую ранее отвечал Хомутов. Жора же стал заниматься политработой в армии. Она велась в остром антисоветском духе, примерно по Дабендорфофской схеме, но это были не курсы, а «живая» работа с людьми. К этому времени немцы уже ослабели, и нам все же удалось официально открыть партию. В типографии, которая была под моим началом, отпечатали ее программу. Это была схема Национально-трудового союза — НТС. Первая страница с названием Национал-социалистической партии России была отрывной, а остальное — все по тексту. Схему мы кончили печатать в июне 1944 года, а 12 июля уже эвакуировались. Началось советское наступление. Красная Армия окружила Минск. Бригада с семьями стала отходить в Польшу, в сторону Варшавы. Было ли направление эвакуации определено немцами, не знаю.

Подойдя к Варшаве, я отпросился у Каминского на встречу со своими соратниками из НТС. Не забуду момент прощания с Брониславом Станиславовичем. Каминский, вероятно, уже чувствовал, что его дела плохи. Он был в Польше, но воевать с поляками не мог. Да и бригада после Лепеля стала быстро разлагаться. Уйдя из родных мест, солдаты потеряли смысл борьбы и постепенно превращались в обычных мародеров.

Встретившись со своими друзьями, я узнал от Вани Виноградова об аресте руководства нашей организации и о том, что меня разыскивают немцы. Возвращаться в бригаду было опасно.

Дальнейшее происходило без меня. Судя по рассказам ребят, с которыми я поддерживал связь, Каминского, еще до начала восстания в Варшаве, зачем-то вызвали немцы, и он исчез. Считают, что его расстреляли, хотя прямых фактов на это нет. Я думаю, это верно. Он стал им больше не нужен. Оставшаяся без командира бригада была переформирована.