Осенний призрак - Монс Каллентофт

— Осталось найти Андерса Дальстрёма, — отвечает Малин, — и конкретные доказательства его вины.

— Найдем, — говорит Свен. — Все указывает на него.

— Но где он сейчас? — спрашивает Харри. — И где, черт возьми, Фогельшё?

— Они сейчас вместе, — говорит Малин. — Они давно уже вместе, хотя старик Аксель не подозревал об этом.

«Если Аксель Фогельшё сейчас в руках Андерса Дальстрёма, — думает она, — то мой долг — спасти его. Однако заслуживает ли он этого? Как я могу сострадать человеку, который противен мне во многих отношениях?»

У Малин звонит мобильный. В трубке слышится уверенный голос Карин.

— Письмо и табличку на двери писал один и тот же человек.

Андерс Дальстрём. Фрагменты жизни.

Этому нет объяснения. Все они бесполезны, и никто не будет их слушать.

Ты смотрел в видоискатель камеры своим единственным глазом. Ты говорил, что изображение на пленке будет таким же, как и твой мир: лишенным глубины, безнадежно плоским. Унаследовал ли я твое отчаяние, твой страх перед жизнью? Мне кажется, ты был самым озлобленным, самым разочарованным человеком на земле, и это передалось мне. Съежившись в комок, я выскальзывал из квартиры и дожидался где-нибудь в укромном месте, пока ты успокоишься.

Люди видели меня и говорили, что ты, озлобившись на весь мир после своего увечья, бьешь меня и маму.

Однако, завидев тебя с камерой в руке, я бежал к тебе, повинуясь инстинкту, а страх и злобу перенес на других людей.

В школе я всегда был одинок, а когда надо мной начали издеваться, ни один учитель пальцем о палец не ударил, чтобы помочь мне. Меня гоняли, били, насмехались надо мной. Как-то раз в четвертом классе эти нелюди раздели меня, и я голый зимой бегал по школьному двору. Тысячи глаз наблюдали, как они гоняли меня, как я падал, а меня пинали ногами.

Потом они втащили меня в школу и несколько раз окунули головой в унитаз. Я уже не пытался вырваться. Я сдался, но моя покорность только ожесточила их.

Что я им сделал? Почему именно я?

Потому что я унаследовал твое отчаяние, твои безвольно опущенные плечи, отец? Это то, что нас с тобой объединяло.

«Стоять!» — крикнул однажды чей-то уверенный голос. Я помню мускулистого мальчика и кровоточащие носы моих мучителей. «Вы никогда больше не тронете его. Никогда».

И они оставили меня в покое.

Так у меня появился защитник, Андреас, только что переехавший из района близ монастыря Вреты.

Уже в первый день своего пребывания в нашей школе он встал на мою защиту. Я так и не понял, чем ему тогда понравился, но такова уж, как видно, дружба: она, как и ненависть, всегда появляется, откуда ее ждешь меньше всего.

Я выжил только благодаря Андреасу. Иногда он приглашал меня к себе в гости. Я помню запах булочек и малинового морса, его маму, которая никогда не мешала нам делать то, что мы хотим. Чем же мы занимались? Тем, чем обычно занимаются мальчики. Мы создали свой мир и жили в нем. Я никогда не возвращался домой вовремя. Когда я был у Андреаса, ты не мог добраться до меня, отец.

Твоя злоба не достигала меня, ведь так?

Нет, уже тогда она засела во мне прочно.

Ты бил меня, и я утешался как мог. Я убегал из твоего мира. Так я открыл для себя музыку, только не спрашивай, откуда это у меня. Андреас поддержал меня и купил мне гитару на деньги, заработанные им летом, когда мы собирали клубнику.

Но потом что-то случилось. Андреас перешел в другую школу; он не хотел больше общаться со мной, вырос и бросил меня на произвол судьбы. Но я не терял надежды, ведь мы были друзьями, и я знал, что никогда ни с кем не сойдусь, как с ним.

Он стал водиться с Йерри Петерссоном, крутейшим из самых крутых парней, увиваться за высокородными девушками. Я знал, что это не для меня, и даже не мечтал о таких друзьях.

Потом Андреас погиб.

А может, это я его предал, папа? Ведь это я убежал от него в музыку.

На выпускном вечере я пел песню о том, каково это, родиться в Линчёпинге и вырасти под сенью своей мечты, о праздниках вечерами в парке, где люди стараются заглушить свою тревогу. Должно быть, я задел за живое: аплодисментам не было конца. Я повторил песню «на бис» еще два раза. А вечером в парке Общества садоводов самые красивые девушки школы просили меня спеть еще раз.

Тебя с твоей камерой не было там, папа.

Я устроился на работу в больницу. Арендовал домик в лесу, где никто не мешал мне заниматься музыкой, и там поселился. Я послал в Стокгольм не меньше тысячи дисков, писал письма в «Сонет», «Полар», «Метроном» и другие студии звукозаписи, но ниоткуда не получил ответа.

Так проходил год за годом; теперь я работал в доме престарелых в Бьёрсетере. В ночную смену мы выходили парами: пока один спал, другой дежурил. Мне нравилось работать ночью, таким образом, мне удавалось меньше видеть людей.

Ты по-прежнему бил меня, отец, когда я навещал тебя, хотя почти совсем ослеп из-за катаракты.

Я мог бы дать тебе сдачи, но так и не поднял на тебя руки. Почему? Потому что тогда бы я стал, как ты. Озлобленность и ярость превратили бы меня в тебя.

Потом умерла мама; ты совсем ослеп и оказался в доме престарелых. Твой фильм закончился. Стих твой гнев, злоба, твоя жизнь превратилась в ожидание смерти.

Иногда мне попадались газеты со статьями о Петерссоне и его успехах. И тут я почувствовал, как во мне начало расти что-то похожее на яйцо. А потом оно стало большим и лопнуло. И из него вылупились миллионы змеенышей, поселившиеся в моей крови. У них были лица моих врагов: твое, отец, мальчишек, мучивших меня в школе, и даже Акселя Фогельшё. Я прекрасно понимал, что сделал мне этот человек.

Я хотел избавиться от змеенышей, но они не оставляли меня в покое.

А потом вернулся Петерссон. Он купил у Фогельшё замок и земли. А я получил анонимное письмо, где была вся правда об аварии в новогоднюю ночь. Раньше мне не приходило в голову, что это Йерри мог тогда сидеть за рулем. К письму прилагались черно-белые снимки: Йерри Петерссон стоит посреди поля с закрытыми глазами, словно медитирует.

И тогда я тоже написал письмо. Но там, на парковке, мужество изменило мне, и тот, кто отнял у меня все, опять топтал меня ногами, словно ничтожное насекомое.

Но я поднялся с земли.

Я дал себе клятву стоять до конца. Ему не удастся еще раз погубить нас с Андреасом. Он заплатит мне, сколько я скажу, даже если я и не знаю, что мне делать с этими деньгами.

Как-то рано утром я сел в машину и отправился в Скугсо. Змееныши не унимались. Я почти слышал, как они шипели, и видел усмешки в их глазах.

Я помнил, что случилось на парковке, поэтому ждал Петерссона на замковом холме с камнем в руке. В кармане у меня лежал любимый отцовский нож с печатью замка Скугсо на рукоятке. Должно быть, он украл его, когда работал у Фогельшё. В другой руке я держал листок бумаги.