Доверься мне - Бекка Мак

вздохом, когда мой экран забрызгало кровью, а персонаж рухнул на землю после выстрела в упор в голову, — проверил. Чувак, какого хрена?

Оливия улыбается мне, моргая сонными глазами, ее темные ресницы трепещут.

— Беккет? Ты там?

— Видимо Оливия проснулась, — догадывается Адам.

— Мне пора, — я уже срываю наушники, не обращая внимания на кричащего мне в ухо Гарретта, миссия еще не закончена. — Олли проснулась.

Она начинает ползти вверх по моему телу, но я кладу руку ей на ключицу, и прижимаю ее обратно.

Я скольжу руками по ее талии.

— Время перекусить.

— Снова?

— Я всегда голоден, Олли, и нет ничего, чего бы я хотел больше, чем распробовать твою киску еще раз, затем растянуть тебя на диване и трахнуть так сильно, чтобы ты почувствовала это даже в своем горле. И не отказался бы от обнимашек.

Ужасно неудобно, что именно в этот момент моя входная дверь дважды пищит и распахивается, и в дом врываются голоса двух периодически невероятно раздражающих меня женщин. Оливия подо мной напрягается, и я издаю нечто похожее на вздох-стон, рухнув на нее сверху.

Спрыгнув с дивана, я огибаю угол гостиной, широко раскидываю руки, когда мой взгляд останавливается на трех людях, снимающих свою верхнюю одежду, и на собаке, которая возбужденно переминается на лапах, готовая наброситься на меня.

— Какого черта вы трое здесь делаете? — я смотрю на Хэнка. — Я думал, мы с Олли заедем за вами чуть позже и заберем на ужин.

Его плечи вздымаются, ладони подняты в положении «сдаюсь».

— Это был не я.

Дженни закатывает глаза, отпуская Дублина с поводка. Он подходит ко мне, ставит две лапы мне на живот, и я зарываюсь пальцами в его мягкую шерсть. — Это ложь, и ты это знаешь, старик, — она ведет его по коридору. — Вы с мамой сегодня утром почти час разговаривали по телефону, замышляя это.

Мама вскидывает руки вверх.

— Нечестно, что он познакомился с Оливией, а мы нет!

— Вы не можете просто входить сюда без предупреждения! — кричу я в ответ, указывая на то, как Оливия приближается, словно испуганный зверек, поправляет свой свитер. — Мы могли бы быть голыми!

— Картер! — в ужасе восклицает Оливия в тот самый момент, когда моя мама ставит руки на бедра, бросает на меня неодобрительный взгляд и рычит: — Картер Беккет!

Дженни вскрикивает.

— Фу. Отвратительно. Не тот образ, который я хочу выжечь на своей сетчатке.

— Тогда следовало постучать, потому что я уже почти…

— Картер! — Оливия снова наполовину кричит, зажимая рукой мой рот. — Ради всего святого, пожалуйста, остановись. Пожалуйста.

Я улыбаюсь ей в ладонь, прежде чем вывернуться и обнять ее за талию.

— Прости, тыковка.

Хэнк хмыкает так, что я злюсь на него меньше.

— Так и надо! — хвастается он, прежде чем потянуться к нам. Я беру его руки, но он хмурится и отбрасывает их. — Я не хочу тебя. Я хочу Оливию.

— О, черт возьми…

Меня прерывает хихиканье Оливии, то, как она бедром отпихивает меня и обнимает Хэнка.

— Это гораздо лучше, чем то, что мы планировали, — говорит она моей семье.

Мама подходит к Оливии, широко раскинув руки, с самой чудесной улыбкой, будто она и не думала, что это когда-то произойдет.

— Я никогда не думала, что этот день настанет, — плачет она. Я же говорил. — Мой маленький мальчик стал совсем большим, у него есть девушка!

— Ему понадобилось всего лишь двадцать семь лет, — бормочет Дженни, а потом радостно хлопает Хэнка по руке.

— Привет, тыковка, — кричит мама, заключая Оливию в свои объятия.

— Мама!

— Что? Так ты ее называешь, да? — ее ухмылка странным образом очень знакома.

Дженни фыркает. Один раз. Дважды. Она опускается на пол, шлепая себя по коленке.

— Тыковка? Ты… ты… ты… — еще одно фырканье, — ты называешь свою девушку тыквенным пирожочком? — она плачет? — Вот тебе и репутация того самого огромного бабника, которую ты создавал все эти годы, — она, блять, плачет. — Ну, мы все понимаем. Ты любишь свою девушку.

Если бы я мог, я бы ответил. Но все, что я могу делать, это чесать затылок, и я ненавижу, как горит мое лицо. Когда мама выпускает ее, Оливия дарит мне мягкую, теплую улыбку, от которой я будто свечусь изнутри.

Мама шлепает Дженни по плечу.

— Не дразни своего брата.

— Он все время меня дразнит!

— Он дразнит тебя, потому что любит тебя, ты же знаешь.

— Да, Джен, — мои цепкие руки, ваш выход. — Дай просто обниму тебя. Я тебя люблю.

— Отойди от меня! — ее взгляд скользит по Оливии, уголки губ приподнимаются. — Ты слишком мала, чтобы стать живым щитом, — она раздумывает над этим всего лишь долю секунды, прежде чем сказать: «А, к черту», — и делает шаг за Оливию, обхватывая ее за бицепсы и прячется за ней.

Это бы сработало, если бы не мои чертовски длинные руки. Я обхватываю их обеих и прижимаю к своей груди.

— Групповое объятие, — пою я, когда Дженни стонет, а Оливия хихикает.

Я могу ненавидеть их за то, что они явились без предупреждения, но сейчас в одной комнате собрались мои самые любимые люди, и это делает меня самым счастливым человеком. Особенно когда я наблюдаю, как Оливия с такой легкостью вписывается в их компанию, словно она должна была оказаться здесь, стать частью нашей семьи. Я даже не возражаю, когда она рассказывает всем о том, как сбрила брови своему спящему брату, потому что он сломал ее хоккейную клюшку и сделал из нее трость. От этой истории в глазах Дженни, когда они встречаются с моими, появляется таинственный блеск, будто она что-то замышляет.

Через два часа, когда она стоит рядом со мной, натирая сыр для домашней пиццы, я все еще охраняю свои брови.

— Братишка, ты влюбился так сильно и так быстро. Когда падал в это все, не ударялся о каждую ветку по пути?

— А? — я поднимаю голову и улыбаюсь тому, как Оливия запрокидывает голову, смеясь над тем, что говорит Хэнк. Что-то пошлое, судя по тому, как моя мама осуждающе шлепает его по руке. Я поворачиваюсь к Дженни. — Я старше тебя почти на пять лет.

— Но твой ум такой, такой маленький, придурок.

Я даю ей щелбан.

— Делай свою работу.

И она делает, причем с таким же размахом, как и я в большинстве случаев — она задирает одну ногу, когда посыпает сыр поверх соуса. Дженни королева драмы.

— Она знает, что ты хочешь на ней жениться?

— Что? — мой взгляд мечется между моей надоедливой сестрой и Оливией.

— Я сказала, знает ли она, что ты в