Избранные произведения - Лайош Мештерхази

Горели камыши… Пожар охватил огромную территорию. Женщина застыла, пораженная. Молча стоял рядом с нею Барна. Высоко в небо поднималось и плыло над озером огромное облако из черного пепла и дыма. И небо — как только раньше они не обратили на это внимания? — все почернело. Копоть и огонь, куда ни посмотри — вдоль всего Фертё. Барна чуть было не сказал: «Красиво!» — и застыдился, хотя зрелище было действительно красивым, но страшным. Пожар бушевал. А женщина не удержалась и сказала:

— Как красиво!

— Наш хлеб горит, — возразил Барна изменившимся голосом. — Горит наш хлеб, наш заработок, горит на наших глазах. Корм для скота на всю зиму! В этом году не косить нам камыша.

— Неужели все сгорит? — словно очнувшись, в ужасе воскликнула жена Давида.

— Конечно, все, — тихо подтвердил Барна.

«Но ведь там был сегодня Давид… Делянка у нас далеко, в глубине камышей. Удалось ли ему вовремя выбраться?» — как молния пронеслась в сознании женщины мысль.

— Держи ребенка! — в отчаянии крикнула она Барне и, передав ему малыша, бросилась бежать, не обращая внимания на крутизну склона. Она бежала крупными шагами, юбка путалась в ногах. Спотыкаясь в выходных, неудобных туфлях, она судорожно прижимала к груди скромный букетик полевых цветов.

— Боже мой, боже мой! — повторяла она и все бежала, бежала…

Ни Лайош Давид, ни Антал Кренц так никогда и не возвратились в село. Белый пепел навеки замел их следы.

В то лето в этих краях не пришлось косить камыша: от Бальфа до Ракоша выгорело все дотла. Жителям Ракоша общими усилиями удалось преградить путь огню: они успели выкосить широкую полосу камыша. Иначе неизвестно, куда бы еще дошел огонь, тем более что в тот день поднялся сильный ветер.

Крестьянам, записавшимся косить камыш с уплатой аренды деньгами, выделили участки на берегу, у Ракоша и этим облегчили участь пострадавших. Вдове Давида переселенцы помогали вести хозяйство до самой осени. А осенью она решила покинуть эти края и, передав землю Барне, уехала в Шопрон, на шелкоткацкую фабрику.

МАРТОН АНДРИШКО, БУРГОМИСТР

Альбин Штюмер запрокинул голову и, прикрыв глаза, начал:

— А теперь, мои дорогие друзья, разрешите осушить этот бокал за возвращение на родину нашего горячо любимого, дорогого друга и коллеги. — Он нетвердо стоял на ногах, чуть покачивался, да и по речи его чувствовалось, что он уже порядком выпил. Посмотрев на стол и медленно повертев в руке бокал, Штюмер продолжал:

— Кровавый смерч военной грозы оторвал от нас нашего друга Йожи. Оставив пост, который на радость всем нам и ко всеобщему удовольствию граждан города занимал много лет, он отправился туда, куда призывал его долг. Да, дорогие друзья! — Штюмер повысил голос и обвел всех взглядом. Если бы не на редкость белесые ресницы да розовое мясистое лицо, взгляд его мог бы показаться почти угрожающим. — Да, дорогие друзья! Это не было ни бегством труса, ни даже простой осмотрительностью обывателя и буржуа. Поступок Йожефа Сирмаи продиктован был только долгом. Мы знаем Йожи с детских лет! — Штюмер поставил бокал и забарабанил костяшками пальцев по столу. Здорово наловчился ораторствовать Альбин Штюмер с тех пор, как его избрали председателем национального комитета! Вот и теперь: мог ли кто-нибудь ожидать, что услышит на этом ужине, в узком кругу друзей, такой тост?! Отбивая на столе дробь, Штюмер подчеркнул:

— Только долг, ничто кроме долга!

Голос его зазвучал глубже и проникновеннее:

— И наш Йожи вернулся. Мы знали, что он вернется, ждали его возвращения на родину с теплотой и верностью настоящих друзей. Он вернулся и привез с собою из вверенных ему городом ценностей все, что только удалось спасти от варварского разрушения, вырвать из этого ада и бешеного разбоя. Он привез с собою запасной насос пожарной команды!..

Некоторые присутствующие встретили эти слова возгласами одобрения.

Альбин Штюмер обвел всех взглядом и снова повысил голос:

— В наши дни этой вещи цены нет, дорогие друзья! Он привез домой также зубоврачебное кресло, сорок семь простынь, принадлежавших больнице, и… трудно перечислить все ценности, которые он вернул городу. Там, на далеком Западе, куда его забросил кровавый смерч войны…

Фери Капринаи, сидевший на другом конце стола, коснулся коленом ноги Гитты.

— Ей-богу умру! — шепнул он ей. — Не могу сдержать смеха!

Гитта улыбнулась и тихонько шикнула на него.

— Так что же вы делали до сих пор в Слазбурге? — спросил Фери. — Как жили?

Отмахнувшись от вопроса, которого ей, видимо, не хотелось касаться, девушка продолжала смотреть на оратора, но вскоре, склонившись к уху молодого человека, зашептала:

— Первое время проживали то, что захватили с собой. Позже… Только смотрите не проговоритесь моему отцу — убьет, если узнает, что я проболталась… Работали в гостинице. Мать — на кухне, отец… — девушка усмехнулась, — был швейцаром, и то потому, что знал языки. Представляете, как он выглядел в форме швейцара, в фуражке с надписью золотыми буквами…

— А вы?

— Была горничной в той же гостинице для офицеров союзнических войск…

Альбин Штюмер закончил свою речь. И мгновенно сменил торжественный тон на приятельский:

— Братец мой Йожи! Наконец-то ты снова здесь! — Он похлопал Сирмаи по спине. — Наконец-то ты снова с нами!

Гости пили, провозглашали тосты. Деревенская девушка в широкой юбке, внимательно следившая за знаками, которые одними лишь глазами подавала ей хозяйка, собрала со стола остатки ужина, принесла чистые тарелки и слоеный пирог на блюде.

— Слоеный пирог! Вот это да! Честное слово, давно уж не видели подобного! Скажите, уважаемая, где вы достали такую муку?

— Привезли с собой. Это еще из запасов. Послать вашей супруге?

— И это там можно свободно достать?

— Конечно! Там все можно достать!

— И сахар?

Перегнувшись через стол к главному прокурору, хозяйка зашептала:

— Там все можно достать. А какой там шоколад, какое масло — мы в жизни такого не ели! Что говорить, — американцы! Сами понимаете! Одним словом…

Слева от Сирмаи сидел хлебозаводчик Гутхабер.

— Поверь, Йожика… — начал он, отправляя в рот сразу два куска слоеного пирога с маком. Прожевав немного, он продолжал с набитым ртом: — Поверь, без тебя мы чувствовали себя здесь сиротами!

— Пошел к черту! Ведь у вас одних только вице-бургомистров целых три! Да еще бургомистр! — засмеялся Сирмаи.

Гутхабер принял его иронию всерьез.

— Допустим, что с Имре Токачем еще можно договориться. Но у него же нет никаких полномочий! Да он и не может их иметь. Ты ведь знаешь, что это за человек!

— И куда столько вице-бургомистров? Не понимаю!

— По вице-бургомистру от