Первые бои добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков

считалась в дни, когда я начал свою службу в Генеральном штабе в роли и.д. старшего адъютанта штаба дивизии, лучшей дивизией фронта; ее полки 153-й пехотный Бакинский, 154-й Дербентский, 155-й Кубанский и 156-й Елизаветпольский записали своей кровью блестящие страницы славы: Саракамыш – Эрзерум – Эрзинджан, но тлетворное влияние революции коснулось и победителей, а особенно при соприкосновении с разложившимся тылом. Части вышли из рук командования и через комитеты попали под влияние местных революционных органов, стремившихся использовать эти когда-то грозные части в своих преступных целях.

23 декабря 1917 года мной была получена записка, пересланная оказией от начальника 39-й пехотной дивизии Генерального штаба генерал-майора Масловского, штаб которого находился на станции Тихорецкая, с просьбой его повидать.

Так как неприязненных действий с этой дивизией пока не было, но сведения нашей разведки давали все основания предполагать, что они могут вспыхнуть в любой момент, так как большевистская агитация стремится провокацией толкнуть эти массы, в своих целях, к столкновению, – я решил, во избежание возможных эксцессов, выехать как простой казак, будто бы желающий купить лошадь у начальника дивизии; этот предлог с покупкой отводил от начальника дивизии подозрения в ведущихся им переговорах и давал доступ к нему.

Утром 24 декабря, в Сочельник, переодевшись казаком, с документом, подтверждающим, что я из состава команды связи штаба 2-й Кавказской дивизии, я выехал на Тихорецкую, взяв с собой казака из команды, который в случае, если меня задержат, известил бы штаб.

В эти дни революционные комитеты, начиная с полковых, старались правдами и неправдами остановить стихийное стремление демобилизованных по деревням – «домой!» – с тем, чтобы завербовать их в Красную гвардию, а потому в районе размещения 39-й пехотной дивизии царил невероятный кавардак. Штаб 39-й пехотной дивизии со своим начальником дивизии находился под негласным надзором, и только большая популярность генерала Масловского, особенно среди 153-го пехотного полка, которым он еще не так давно командовал, удерживала комитет Тихорецкой перейти от мер надзора к аресту.

Приехав, я прошел в район расположения штаба и спросил первого встречного солдата, как пройти к генералу, у которого, по моим сведениям, продается лошадь; он мне указал станционное здание, занимаемое штабом. Я поднялся по лестнице и очутился лицом к лицу с начальником штаба Генерального штаба полковником де Роберти. Несмотря на мой камуфляж, он меня узнал и провел к генералу Масловскому, которому я и предложил уехать со мной в Екатеринодар. Однако мой план не был принят, так как генерал не хотел своим бегством навлечь репрессии на остающихся чинов штаба. Меня переодели в форму одного из адъютантов, и после обеда, вечером мы отправились на вечеринку, устроенную нарождающейся революционной властью в одном из железнодорожных помещений, и я мог наблюдать, как отплясывали будущие комиссары на этой танцульке. Оставаться после отказа от моего плана отъезда с отходящим на Екатеринодар поездом мне не было смысла, да, пожалуй, было и небезопасно, и я, пользуясь праздничной кутерьмой, вновь переоделся и с отходящим на Екатеринодар поездом выехал обратно. Прибыв на станцию Кореновскую, я вышел и прошел к командующему 2-м Черноморским полком войсковому старшине Бабиеву, чтобы договориться с ним на случай, если генерал Масловский вынужден будет все же бежать, – чтобы патрули из Черноморского полка его приняли.

Дом генерал-лейтенанта Бабиева[151], отца войскового старшины, – типичный дом зажиточного кубанского казака. За ужином малороссийская колбаса, соленья, горячие закуски под «горилку» и «кахетинское» как-то не вязались с разговором на тревожные вопросы, и казалось, что все войдет в привычную колею. Старик – отец молодого командующего полком и будущего героя Кубани – командовал на войне дивизией и имел орден Святого Георгия 4-й степени.

Обсудив возможную помощь генералу Масловскому на случай, если он выйдет в район Черноморского полка, и переночевав у Бабиевых, я утром 25 декабря выехал в Екатеринодар и долго не мог забыть эту ночевку на шкуре медведя в гостеприимном доме в Кореновской. Полковнику Лесевицкому я по приезде доложил данные, полученные от генерала Масловского, и мы начали готовиться к неизбежной операции на линии Тихорецкая – Кавказская.

В первых числах января 1918 года обозначилось движение красных от линии Владикавказской железной дороги на Екатеринодар; к счастью, наш отряд полковника Лесевицкого уже был готов, и мы, совместно с полковником Покровским, могли уже дать им отпор.

Ночью отряд погрузился на станции Екатеринодар и двумя эшелонами двинулся к станции Лабинской, куда и прибыл к утру следующего дня без каких-либо затруднений. После выгрузки и занятия выдвинутыми в сторону станции Тихорецкой передовыми заставами подступов к нашей станции я, проходя через станционный вокзал, заметил, что у буфета группа офицеров из состава отряда толпятся, пьют водку и, должно быть, и вино, а между тем в наших передовых отрядах завязалась перестрелка. Считая, что не время пить, когда начинается бой, я, проходя, попросил прекратить это занятие, но, возвращаясь от начальника отряда, я увидел, что мое напоминание не принято к исполнению. Я повернулся и доложил начальнику отряда об этом безобразии. Увидя вышедшего полковника Лесевицкого, выпиваки быстро спрятали свои рюмки и стаканы, пытаясь, как школьники, прикрыть свои проказы, а на вопрос ответили, что они не пили, а лишь закусывали. Как это ни было неприятно, но я был вынужден опровергнуть это оправдание, указав, к их конфузу, на вещественное доказательство – рюмки за буфетом. К вящему своему удивлению, я среди выпивак узнал полковника Л-ма, бывшего воспитателем в бытность мою кадетом. К его конфузу я подошел к нему, представился и напомнил о прошлом – так роли переменились.

После этого инцидента я вышел на перрон, чтобы на паровозе отправиться вперед для осмотра намеченной позиции, но был остановлен подъесаулом К., который, сильно под газом, осмелился мне угрожать за мой доклад начальнику отряда. Считая, что пришла пора поставить в рамки дисциплины возможность подобных выступлений, я резко прервал его и приказал патрулю юнкеров отвести его в комнату для арестованных, сам же отправился на паровозе осматривать позицию.

По возвращении моем с разведки начальник контрразведки преподнес мне сведения, что им раскрыт заговор на жизнь полковника Лесевицкого, возглавляемый телеграфным чиновником команды связи; я отдал распоряжение об аресте открытой коммунистической ячейки, в коей состоял и задержанный мною подъесаул, кстати оказавшийся вовсе не офицером, а урядником; вся эта компания была препровождена в Екатеринодар и получила по заслугам от полевого суда.

Ночь отряд провел в районе станции и на рассвете развернулся на выбранной позиции, на которую рано утром красные повели наступление с линии Кавказская – Тихорецкая; одновременно в тылу, со стороны