Литературный призрак - Дэвид Митчелл

В июле я шла уже по тропинке, на который позади меня обрывались следы Эйнштейна, Бора и Сонады.

Черная тетрадь заполнялась.

Я все говорю и говорю. У Лайама тосты совсем остыли. Пролетел вертолет.

Интересно, о чем сейчас думает Лайам?

«За что мне достались такие ненормальные родители?»

Или: «Замолчит она когда-нибудь или нет?»

Или: «Моя мать сошла с ума».

Мне грустно, что я не понимаю, о чем думает мой сын. Хотя, с другой стороны, это естественно. Ему исполнилось восемнадцать. Опять день рождения отметил без меня. А где я буду, когда наступит следующий?

— Почему ты замолчала, ма? Дошла до самого интересного — и вдруг замолчала. Что было дальше?

Сильное взаимодействие, которое не позволяет протонам в ядре разлетаться, слабое взаимодействие, которое не дает электронам упасть на протоны, электромагнитное взаимодействие, благодаря которому светят звезды и варится суп, и гравитационное взаимодействие, самое земное. Во все времена, и тогда, когда Вселенная была размером с орех, эти четыре силы являлись четырьмя китами, на которых покоится царство материи, не важно, идет ли речь о недрах Сириуса или мозгов моих студентов. Они заполняют ярусы амфитеатра в университетской аудитории Белфаста, скучают, думают, дремлют, мечтают. Грызут карандаши или слушают меня.

Мыслящая материя, материальная мысль. Все существующее может быть смоделировано.

Лето было в разгаре. Хью обычно приходил поздно, забывался коротким сном и рано утром опять уходил. Работы было много: рухнула большая финансовая компания, круги пошли по воде. В течение рабочей недели мы догадывались о присутствии друг друга только по убыванию зубной пасты в тюбике. По воскресеньям, однако, обязательно одевались и ходили обедать в дорогой, но тихий ресторан. Я не хотела встреч с его коллегами. Искусством лгать я так и не овладела.

Часто я работала ночь напролет. Гонконг никогда не спит, просто солнце на несколько часов отключается. Несмолкаемый шум множества потогонных фабрик, этот хрип гигантского насоса, приправленный храпом Хью, возвещал о наступлении математических бдений и обострял мою мысль.

Три резких стука в дверь. Итак, ловушка захлопнулась. Я вскакиваю, расплескав чай, кидаюсь к лестнице и останавливаюсь. Бежать — но куда? В доме всего один выход. Можно, конечно, выпрыгнуть из окна второго этажа и побежать через луг. Блестящая идея, Мо. Сломать шейку бедра. Лайам не понимает, что происходит. Джон сразу понимает все. Почувствовав мою панику, напрягается, чтобы защитить меня.

— Ты чего, ма? — спрашивает Лайам.

— Тсс, — машу я в ответ.

Лайам поднимает ладони, словно успокаивает испуганное животное:

— Это свои. Отец Уолли. Или Мейси. Или Ред пришел подоить Фейнман…

Я трясу головой. Свои, прежде чем войти, стучат один раз. Или входят вообще без стука.

— Кто сегодня плыл с тобой на «Фахтне»? — шепотом спрашиваю у Лайама. — Американцы были?

Снова стук в дверь. Потом голос:

— Алло!

Голос женский. Не ирландка и не англичанка.

Я прикладываю палец к губам и на цыпочках поднимаюсь по лестнице. Ступени, конечно, скрипят.

Женщина приставила губы к щели почтового ящика.

— Добрый день! Есть кто-нибудь дома?

— И вам доброе утро, — отвечает Джон. — Одну минуточку…

Я проскальзываю в спальню и озираюсь в поисках места, куда спрятать черную тетрадь. Куда, Мо, куда? Под матрас? Или съесть?

Слышу, как Джон открывает дверь.

— Простите, что заставил ждать.

— Ничего страшного. Это вы простите за беспокойство. Я хочу добраться до каменной гряды, она отмечена на карте. Только я плохо читаю карты.

— Эти камни? Проще пареной репы. Идите прямо по шоссе, потом сверните налево, там будет указатель на Роу-бридж — идите до конца и увидите их. Если, конечно, туман не помешает.

— Огромное спасибо! Как обидно, что пошел дождь, правда? У меня на родине такая погода зимой.

— Вы из Новой Зеландии?

Господи, как Джону удается сохранять спокойствие!

— Да, из Новой Зеландии! Угадали. С юга. Бухта Хафмун на острове Стюарт. Не бывали?

— Нет, увы. В наших краях погода сама себе хозяйка, творит, что хочет. Тропические ураганы, проливные дожди… Настоящий шторм, по всем рыбачьим приметам, еще впереди. Как-никак зима на носу.

— Мне везет, как всегда! Ой, какая славная собачка! Мальчик, девочка?

— Девочка. Зовут Планк.

— Так, кажется, звали какого-то…

— Так звали физика, который объяснил, почему мы можем греться у костра, не сгорая от ультрафиолетового излучения.

Смущенный смешок.

— Ну да, Планк. У нее очень добрый нрав! Среди островных собак это редкость.

— У нее профессия такая. Она мой поводырь.

В ответ — обычное замешательство. Я немного успокаиваюсь. Мои преследователи наверняка бы знали про Джона. А может, эта особа — хорошая актриса. И я снова замираю.

— Вы хотите сказать, что вы…

— Да, как летучая мышь. Точнее, гораздо хуже. В отличие от нее у меня нет локатора.

— Мне очень жаль… Простите…

— Ничего страшного.

— Я пойду. Хочу посмотреть на камни, пока их не затопило.

— Можете не спешить. Они благополучно стоят тут уже три тысячи лет. Доброго пути.

— До свидания. Еще раз спасибо.

Я смотрю, как она идет по дороге. Совсем молодая рыжеволосая женщина в ярко-желтом плаще. Она оглядывается на ходу, и я отшатываюсь от окна. Интересно, обратила она внимание, что на столе три чашки? Лайам и Джон приглушенно разговаривают. С острова Калф подступает туман.

Небо над горой Габриэль темнеет — шторм совсем близко. Мы с Лайамом готовим пюре из позднего турнепса, который собрали на огороде. Джон настраивает свою губную гармошку. Пюре булькает в горшке.

Лайам толчет пряности в ступке.

— Что собираешься делать, ма?

— Добавить чеснока.

— Ты знаешь, о чем я. За тобой придут?

— Думаю, что да.

— И что тогда?

— Не знаю.

— Зачем ты приехала на остров, ты ведь знала, что тебя здесь найдут?

— Хотела повидать вас с папой.

— У тебя нет никакого плана?

— Нет, сынок. Никакого.

— Тогда его нужно разработать. Давай рассмотрим варианты.

Лайам говорит совсем как мой отец.