Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы - Алан Гринспен

Это очень важно, поскольку с ростом доли высокотехнологичной продукции в экспорте Китая увеличивается его конкурентное давление на развитые страны. Можно подумать, что Китай взбирается по технологической лестнице. Сегодня он экспортирует намного более сложную продукцию. чем десятилетие назад. Однако можно ли утверждать, что повышение уровня сложности продукции — это его собственная заслуга? Может быть, в стране просто занимаются сборкой изделий, разработанных другими? Журнал Economist весной 2007 года фактически согласился с позицией Николаса Ларди из Института международной экономики Петерсона, отметив, что «китайская экспортная модель... заключается в предоставлении иностранцам дешевой рабочей силы и земли. Даже самая успешная китайская национальная компьютерная фирма... это не более чем изготовитель продукции, созданной тайваньскими компаниями». Все же, на мой взгляд, повышение вклада самого Китая в прирост стоимости его экспортной продукции лишь вопрос времени. Уверен, что он постепенно заместит импортируемые материалы сложными компонентами собственного производства.

Рост объема экспорта сопровождается исходом сельского населения в города. Максимальной численности {850 млн человек) сельское население достигло в 1 995 году. Одиннадцать лет спустя оно сократилось до 737 млн. Такое сокращение обусловлено не просто переездом людей в города, а урбанизацией сельских земель, связанной с появлением новых промышленных анклавов, главным образом в дельте реки Сицзян по соседству с процветающим Гонконгом. В 1970-е годы на этой плодородной территории не было ничего, кроме сонных крестьянских хозяйств да деревень. Однако в последние 15 лет иностранные инвесторы сначала из Гонконга, а потом и из других мест разбудили эти края. Здесь теперь производится все — от игрушек до текстиля, главным образом на экспорт. Пример помощи Гонконга в развитии экономики дельты реки Сицзян поразителен.

В 1997 году в момент возвращения Гонконга под юрисдикцию Китая я довольно скептически оценивал перспективу сохранения капитализма на этой территории. Надежда на то. что Китай выполнит свое обязательство сохранить Гонконг как бастион капитализма в течение 50 лет, была довольно призрачной. Существование капитализма и коммунизма в пределах одного суверенного государства казалось немыслимым. Однако десятилетие провозглашенного Дэном курса «Одна страна — две системы» принесло совсем не то, чего я опасался. Китай, вместо того чтобы насаждать коммунистическую культуру и экономику, сам начал перенимать элементы культуры и экономические законы Гонконга.

Среднегодовой переток населения из сельских районов в города на уровне 1,4% на протяжении десятилетия привел к заметному повышению производительности в Китае: производственные фонды в городах намного сложнее, чем в сельских районах. Часовая производительность в городах в три раза выше. Появившиеся в 1980-е годы специальные экономические зоны, в которых экспортная продукция выпускалась на финансируемых иностранным капиталом предприятиях, оказались очень эффективными, Одни государственные предприятия приватизировались, а другие серьезно реструктурировались. В результате численность их работников резко сократилась, что было явным признаком процесса созидательного разрушения.

Реструктуризация ряда государственных предприятий и приватизация остальных потребовали переноса обязательств по социальному страхованию и обеспечению на другие государственные структуры или перехода на частное финансирование. Государственные предприятия не могли сохранять конкурентоспособность, если стоимость социальной защиты ложилась на них полностью. Раздувание штатов на государственных предприятиях как непрямая форма страхования от безработицы постепенно уходит из практики. Во время одной из традиционных чайных церемоний во дворце народных собраний в 1 997 году президент Китая Цзян Цзэминь рассказал мне, какой руководил крупным государственным сталелитейным комплексом. Предметом его гордости было то, что при значительно меньшей численности работающих им удавалось производить столько же стали, сколько их конкуренту на северо-востоке Китая.

Остается лишь гадать, насколько возрос бы приток сельских переселенцев в города, не будь ограничений на внутреннюю миграцию. Эти ограничения в их нынешнем виде существуют с 1958 года. Человеку запрещается покидать то место, где он родился. Официальное разрешение на переезд получают очень немногие. Насильственное прикрепление к месту обеспечивает неподвижность частей экономической системы и, таким образом, способствует достижению задач централизованного плана, впрочем, политический контроль также не следует сбрасывать со счетов. Ограничение миграции фактически не позволяет людям свободно выбирать род занятий.

Не представляю, как можно жить в таких условиях, хотя они, наверное, намного лучше кошмара Культурной революции. Усилия нынешнего руководства по снятию ограничений заслуживают одобрения. Однако боязнь массового исхода сельских жителей в города и связанных с этим беспорядков сдерживает перемены в этой сфере китайской жизни, как, впрочем, и во многих других.

Вместе с тем сдерживание недовольства, возникающего в результате вмешательства в жизнь среднего жителя сельских районов, на которые приходится львиная доля населения, — верный путь к социальному взрыву. По мере того как растущая экономика освобождает все больше людей от элементарном борьбы за существование, все меньше становится желающих терпеть несправедливость, реальную или воображаемую. У Китая нет предохранительного клапана в виде демократии, позволяющего выпустить пар. Обиженные люди, у которых нет возможности законным путем лишать чиновников власти, склонны к восстаниям.

Гиперинфляцию, наблюдавшуюся в Китае в конце 1 940-х годов, нередко называют причиной восстания, которое привело коммунистов к власти в 1949 году. Они хорошо усвоили этот урок. Коммунисты очень боятся инфляции и считают ее самым большим врагом стабильности общества. Джон Мейнард Кейнс заметил в 1919 году: «Ленин абсолютно прав. Нет более тонкого, более верного средства уничтожения существующего базиса общества, чем безудержное печатание денег. Оно разворачивает законы экономики в сторону разрушения, причем настолько незаметно, что ни один из миллиона не замечает этого».

Китайские лидеры убеждены, что ничем не сдерживаемая инфляция ведет к ухудшению экономической ситуации, росту безработицы в городах и возникновению волнений. Они считают твердый курс национальной валюты необходимым условием предотвращения нестабильности на рынке труда. Однако это глубокое заблуждение. Существующая политика подавления валютного риска намного разрушительнее* Поскольку в Китае величина реального ВВП на душу населения растет быстрее, чем у его торговых партнеров (результат, обусловленный в значительной мере «заимствованием» технологий у развитых стран), международная конкуренция приводит к повышению спроса на китайскую валюту[44]. Компенсация этого спроса и поддержание относительно стабильного курса юаня в периоде 2002 по 2007 год потребовали от китайских монетарных властей покупки в совокупности более $1 трлн[45]. Чтобы впитать или стерилизовать избыток денежных средств, который образовался в результате приобретения иностранных активов, китайский центральный банк выпустил огромное количество долговых обязательств, деноминированных в юанях. Однако этого оказалось недостаточно. Темпы роста денежной массы были заметно больше темпа роста номинального ВВП. Именно в этом кроется источник инфляции.