Месть фортуны. Фартовая любовь - Эльмира Нетесова

— А это что? — вылупился Данила.

— Петушат! Всем лягавым хором. А после такого кенту уже не дышать. Сам на себя клешни наложит. В камере с ним никто канать не сфалуется. Он — западло всюду. Бывает, откидываются прямо в дежурке или в камере. А скольких расстреляли после суда, в этапах, при попытке к бегству. А сколько косят пулеметы за бузу в зоне? Тебе о том вякали кенты? Не? Не ботали, скольких проигрывают сами? В очко, в рамса? А разве мало засвечивают фартовых суки в зонах? Не десятки и не сотни, большие тысячи полегли! Я много видел и знаю, наслышался всякого. Ты знал лишь шик и сытость — праздную сторону. Но есть еще изнанка, подноготная. Ее еще зовут расплатой. От нее никто не ушел. И даже выжившие, дожившие до плесени кенты не минули ее! Мне — в старости бьют морду и ломают ребра! У меня нет семьи! В любой момент маэстро может повелеть выкинуть меня отсюда, как бездомную собаку и поселить здесь нового пахана, чтобы тот давал ему долю. А мне куда? Даже в подземку не гожусь. На улицу, в чужой подвал! Если оттуда не вышибет участковый или бухари. Кто меня возьмет? Кому нужен Сивуч? В радость ли нам — наши годы? Да я уж давно прошу себе погибели. Да Бог отвернулся, грехов многовато. А дышать ох как тяжко! Сам был в паханах, теперь мною паханят, как сявкой! Из милости держат, дают дышать! А для чего я жил? Что имею? Да ничерта! Ворочал рыжухой! Имел башли! Где они? Все меж пальцев, все, как в пропасть! И сам — живой жмур! Секи! В другой бы раз не вякнул. Теперь все знай, сынок! Не всякое тепло греет, не каждая сытость — в радость, не любая хаза — кров! И сын! Твой кровный сын, если ты не растил его, не откроет дверь, не пустит на порог. Отречется, прогонит, обругает!

— Зачем ты так? — покраснел Данил до макушки. И, справившись с впечатлением от услышанного, посерьезнел, задумался.

— А почему ты вовремя не слинял в откол? — спросил Лангуста.

— Я слишком поздно понял. Когда уже ничего нельзя было изменить. Там — на сходе у Медведя! Когда от ожмурения выкупил меня Шакал. Он же сунул меня на тот сход! Спросишь, зачем он это сделал? Обязанником меня держит. Иначе, разве спас бы я нынче Задрыгу? — глянул на Капку грустно.

Та лежала, широко открыв глаза, не моргая, смотрела на Лангуста. Такое она слышала от него впервые.

— А как теперь жить собираешься? — выдохнул Данил.

— Вот думаю! Не хотелось бы с тобой разлучаться, Данилушка! Но уж тут, как сам захочешь. Прав у меня никаких. Претензий быть не может. Ты должен ненавидеть меня. Я изувечил всю твою судьбу! А как исправить, ума не приложу! Завязли мы с тобой в болоте. Оба застряли!

— Но вдвоем и легче выбраться! — рассмеялся парень.

— А как? Не опоздали?

— Пока мы живы, значит, есть надежда.

Лангусту вспомнилось свое, давнее, полузабытое, тяжкое… Когда это все было, с чего началось? Ведь и он не родился вором. Ни в роду, ни в семье таких не водилось. Сплошная интеллигенция, культурные, грамотные люди, с какими все искали дружбы. Ничем не запятнали себя. Никто. И только он, как прокаженный.

Он с самого детства отличался от всех. Своенравный характер мальчишки удивлял отца — профессора медицины, мать — известную скрипачку, сестер и даже теток. Он всегда был груб и неприветлив с ними. Никогда не общался и не вникал в их разговоры. Они казались ему скучными. Вот то ли дело мальчишки во дворе соседнего дома! Оба — сыновья сапожника! Они жили интересно. Не по указке родни. Не помогали отцу. А все, что хотели, то имели. Наручные часы меняли каждую неделю. Курили, выпивали, имели девок.

Конечно, Лангусту стоило попросить, тоже купили бы часы. Но обязательно под какое-нибудь условие, какое непременно нужно было выполнить. Так было заведено в семье. Иначе считалось неприличным — бросать на ветер обещания. Но ведь не все хотелось выполнять. Ну, какой мальчишка добровольно станет ежедневно мыть бабкины калоши или чистить угольный самовар до зеркального блеска? Смешно, ведь он тут же, почти сразу коптился. А эти вечные ворчания: не там положил рубашку, не бросай брюки на спинках стульев, заправь свою постель… О! Как это все надоело! Домашний уклад казался сплошным адом, его невозможно стало терпеть! И он сдружился с детьми сапожника.

Поначалу они играли в карты просто так — в подкидного.

Потом — на деньги. Лангуст проигрывал. Но просить у родителей не хотел и вскоре вместе с братьями пошел на первое дело. Все обошлось удачно. Даже лучше, чем предполагали. Мальчишка получил кучу денег. И его сразу просветили, как их надо тратить — притащили ему девку. Она стала первой. Ему в то время едва исполнилось тринадцать лет.

Он выпил для смелости. Обо всем другом уже был наслышан от своих новых друзей. И до самого утра кувыркался с известной всему городу проституткой. Она сделала мальчишку мужчиной и уходя говорила, что теперь он никогда не забудет ее. И запомнил… Хорошо, что только гонореей отделался. Лечили его дома. Отец поседел в те дни. Он и предположить не мог, как проводит время его сын у своих друзей. Он считал для себя позором проверять своего ребенка и всегда доверял ему. Он долго пытался узнать у сына, как, от кого он заразился. Но тот ответил, что скорее руки на себя наложит, чем скажет правду. И отец отстал.

Это горе было первым в семье. Все были уверены, что после случившегося его не потянет ни на какие приключения. Но ошиблись… Этот случай стал лишь началом.

Вскоре к ним домой пожаловала милиция. Его арестовали вместе с сыновьями сапожника. Тогда они сообразили и всю вину свалили на него одного. Отвели от всех «групповуху». И лишь он — Лангуст, получил тогда на всю катушку. Никто из судей не обратил внимания на юный возраст вора, на первую судимость, на положение семьи, на слезные просьбы отца и матери. Успокоив их тем, что в тюрьме парнишку научат, как ценить жизнь, свободу и волю.

В холодной зоне — на Колыме, он не раз вспоминал свой дом, родных, глупое детство и подлых друзей. Они предали его и, оставшись на воле, оклеветали, сказав, что это он втянул их в пьянку и курение, он, а не они тянулся к бабам. Что из-за его необузданности они едва не влетели под суд. Они ни разу не прислали ему грев в зону, не написали ни одного письма. Они попросту вычеркнули его из своей жизни. А он завяз в «болоте», из какого самому, в одиночку не выбраться ни за что.

В воровском бараке зоны ему не дали долго горевать. Быстро приметили способности и стали шлифовать. Учили дотошно, всему, что знали и умели сами. Вначале заставили на запах отличать сорта чая. С этим он справился за три дня. Восемь сортов мог отличить с закрытыми глазами. А когда смылись в «бега», продолжили обучение в «малине». Его способностям удивлялись даже бывалые фартовые. Считали Лангуста находкой и подарком самой судьбы. Его брали только в самые сложные, наваристые дела.

Может, потому он вскоре перестал нуждаться в деньгах, имел все, чего только мог пожелать. К нему, сравнительно молодому вору, с большим уважением относились даже фартовые.

Да, он попадал под суд не раз. Но никогда не отбывал свой срок до конца. Всегда сбегал. Его постоянно разыскивал угрозыск и никогда не находил. Даже когда он открыто жил в Калининграде, милиция не могла арестовать его. Лангуст был связан невидимыми нитями со своей элитой города и взять его под стражу не рисковал никто. Никому не хотелось навлечь на себя гнев и неудовольствие начальства, которое все равно выпустило бы своего друга из любой тюряги. Он был негласным хозяином города, его повелителем. Он мог карать и миловать, обкрадывать и дарить.