Танцующие в темноте - Маурин Ли

— Вижу, вы купили одну из бутылок моей дочери. Они прелестные, правда?

Если люди были расположены остановиться и поболтать, она начинала рассказывать им и про другую свою дочь.

— Вон она, — слышала я не раз. — Это наша Миллисент. Она работает в агентстве недвижимости в центре Ливерпуля. А это мой сын — вон тот парень в коричневом свитере. В следующем году он идет в колледж.

К всеобщему удивлению, приехала бабушка и купила последнюю бутылку Труди.

— Как я могла не приехать? — проворчала она. — Меня подвезли. Надеюсь, Кейт приехала на машине и отвезет меня домой.

Я внимательно рассматривала бабушку. Эта женщина отдала ребенка Фло Нэнси О'Мара. О, как бы хотела я знать точно, что же произошло. Но время было неподходящее — а будет ли когда-нибудь подходящее время, чтобы затронуть столь щекотливую тему?

Мы все вместе пошли в комнату за помостом, чтобы выпить чаю. Труди сложила свой лоток и присоединилась к нам. Собрались трое Камеронов, четверо Дейли, Марта Колквитт и Джеймс. У нас неожиданно завязался оживленный разговор о футболе. Не хватало только отца, этим, вероятно, и объяснялось всеобщее оживление.

— Никогда не думал, что буду свидетелем такого, — прошептал мне Колин.

— Свидетелем чего?

— Ну, это почти классический вариант «счастливого семейства», разве не так? Так должна вести себя любая нормальная семья. Все прекрасно провели день, включая и детей.

Когда подошло время уезжать, я договорилась с мамой, что заеду за ней в семь и отвезу ее на квартиру Фло. К тому времени отец должен был снова уйти.

— Сказала бы ты, в чем дело, — вздохнула мама.

— А в чем, собственно, дело? — спросил Джеймс позже. В город мы ехали порознь на своих машинах и встретились в ресторане, чтобы поужинать. — Я надеялся, что остаток дня мы проведем вместе.

Последнее замечание я пропустила мимо ушей.

— Это что-то по-настоящему удивительное и потрясающее, — сказала я счастливо. — Тетя Фло оставила маме свою квартиру и деньги, почти двадцать четыре тысячи фунтов. Я только вчера ночью нашла копию завещания. Я хочу, чтобы мама сама съездила к Фло и прочитала.

Когда я заехала за мамой, дом был погружен в темноту. Удивившись, я обошла вокруг. Дверь кухни оказалась не заперта, значит, кто-то все-таки был дома.

— Мама? — крикнула я. — Деклан? Есть кто дома? Это я.

Сверху донесся слабый звук, похожий на хныканье. Взволнованная, я включила свет на лестнице и пошла наверх.

— Мама? — позвала я.

— Я здесь, милая. — Голос, чуть громче шепота, доносился из передней спальни. Я толчком открыла дверь и стала нащупывать выключатель.

— Не включай свет, Миллисент.

Я не послушала ее. В тусклом свете лампы я увидела, что мама полусидит, полулежит на кровати. Ее правый глаз распух, губа разбита и кровоточила. На обеих руках были синяки. Она выглядела совершенно разбитой, но, несмотря ни на что, ее глаза смотрели все так же бодро, будто она самая неунывающая жертва на свете, которая выживет, что бы ни выпало ей на пути. Я не сомневалась, что, даже если ее переедет танк, она все равно поднимется и пойдет дальше, как ни в чем не бывало.

— Мама! О, мама что он с тобой сделал? — Ярость накрыла меня волной, я едва могла говорить. Если бы отец оказался здесь, думаю, я могла бы его убить.

— Закрой шторы. Не хочу, чтобы люди заглядывали.

Я задернула их резким движением и села на кровать. Мама сморщилась от боли.

— Все не так плохо, как выглядит, — сказала она. — Я хотела позвонить тебе, сказать, чтобы ты не ехала, но все время отвечал твой автоответчик.

— Я была в городе с Джеймсом. — Я заставляла себя говорить спокойно.

— Миссис Брэдли намазала меня мазью, промыла глаз. И я слегка пьяна. Она дала мне большой фужер бренди. Хотела вызвать полицию, но я ей не разрешила. — На протяжении многих лет миссис Брэдли часто угрожала заявить на Нормана Камерона в полицию, но мама всегда останавливала ее. — Я сказала ей, что он ударил меня в первый раз за много лет, и это чистая правда, клянусь Богом.

— За что, мама?

Она пожала плечами, потом снова поморщилась.

— Обед сгорел. Я знала, что он сгорит — все это время в духовке простоял.

— Ты хочешь сказать, все это… — Я махнула рукой в сторону черного глаза, разбитой губы, синяков, — только из-за сгоревшего обеда?

— Только частично. Меня долго не было дома, Миллисент, почти четыре часа. Да, какой чудесный день. — Ее глаза светились, когда она думала о прошедшем дне. — Я такое удовольствие получила и так рада, что у Труди все получилось, что Колин привез детей, бабушка приехала, ты и Деклан. Джеймс такой чудный парень, так мне понравился. — Она заставила себя засмеяться. — Я даже купила себе пару сережек, чтоб надеть на твою свадьбу — маленькие такие, с красными цветочками, как раз под мое лучшее пальто.

— Ах, мама! — Я слегка коснулась ее поблекших волос.

Она вздохнула.

— Он всегда не выносил, если я счастлива. Я никогда не осмеливалась зайти домой с улыбкой, это всегда выводило его из себя. Он себя чувствовал так, будто от него отгородились, и взрывался. А сегодня я просто не думала об этом. Хотела, чтобы он порадовался за Труди и вообще за все. Вместо этого он на меня накинулся. Пока меня не было, он заводился все больше и больше.

— Он всегда был мерзким выродком, — сказала я злобно.

Последовало долгое молчание. Мама, кажется, ушла в свой собственный мир. Снаружи прорычал и затих мотоцикл. Я встала и посмотрела сквозь шторы. Из дома напротив вышла девушка, села на заднее сидение, и мотоцикл умчался прочь. Я стояла у окна, хотя смотреть было больше не на что, разве что на оранжевые фонари, затихшие дома, на случайную машину. Прошла группа мальчишек, пинавших футбольный мяч. И тут мама заговорила тихим, отстраненным голосом:

— Помню, я была еще совсем маленькой, два или три года. Мы уходили куда-то на целый день, бабушка и я. Когда вернулись домой, было уже поздно. Я тебе говорила когда-нибудь, что мы довольно долго жили у Эльзы Камерон? Так вот. Эльзы не было дома, и мы услышали шум из шкафа за лестницей — ужасные рыдания. Бедный мальчишка сидел там, запертый в темноте, уже несколько часов. Ты никогда не видела таких глаз, какие были у него, — лихорадочные и яркие, такие, будто он сошел бы с ума, если бы просидел там еще чуть-чуть. А ему было всего шесть лет.

— Ты про кого говоришь, мама? — спросила я, сбитая с толку.

— Про твоего отца, милая. После этого бабушка больше никогда не оставляла его одного с Эльзой. У его матери была эта болезнь… Сейчас она называется родильная депрессия, что-то в этом роде. Ей нельзя было воспитывать ребенка.

Я почувствовала, как холодею. Вспомнила фотографию в квартире Фло — женщина деспотичного вида с прелестным ребенком на коленях, ребенком, который стал моим отцом. Я попыталась представить себе чудовище, установившее над нами в детстве власть страха, охваченным ужасом шестилетним мальчиком. Это было сложно.