Второй шанс. Книга 3 - Юлия Ляпина

В столице Вадерии наступил траур. С балконов и крыш свисали черные полотнища, а дворец напоминал вдову, мрачную и безмолвную. Не звучала музыка, не слышался смех. Все замерло в печали.

Придворные, облачившись в строгие серые и лиловые одежды, передвигались на цыпочках, обсуждая в тихих уголках короля Вайнора. Громко обсуждать боялись – у главы СБ, лорда Иана везде были уши.

Немного безопаснее было в женском крыле – дамские сплетни лорд Иан считал дозволительными, хоть и вредными. Впрочем, пустую болтовню герцог не уважал и болтушки в его ведомстве не держались.

Несколько придворных дам собрались у резного столика, стремясь подкрепить силы и обменяться новостями, раз уж еженедельный танцевальный вечер отменили.

– Говорят, Его Величество туфли, окровавленные, велел в своей опочивальне под стекло поставить! – шептала, закатывая глаза, экзальтированная брюнетка, потряхивая головой так, что с лица сыпалась пудра.

– И плащ рядом уложил! – вторила ей ровесница, незаметно поправляя букли и одергивая широкие траурные повязки на сером шелке. – Представляете? На атласную подушку! – искривив слишком алые губы леди отломила кусочек печенья и обмакнула его в чашку.

О, конечно там был не травяной настой, а подогретое вино с пряностями, но незамужней леди полагалось пить отвар в это время дня.

– Cам весь в трауре и увеселения запретил! – тонким голоском возмущалась молоденькая девушка в сером платье с белыми и алыми бархатными вставками. – Весь дворец серой дымкой, как паутиной, затянут! Я уж боюсь из своей комнаты выходить! – зябко вздрогнув, красавица сделала несколько коротких глотков из чашки и потянулась к аппетитным ореховым булочкам.

– Верно, верно! – подхватили остальные дамы, мрачно поглядывая на серые занавеси и чехлы из небеленого полотна на зеркалах и картинах. Даже вино не могло развеять их разочарования.

Они спешили в столицу, выбивали должности, чтобы оказаться как можно ближе к будущей королеве. Кто-то поступился выгодным браком, кто-то продал фамильные драгоценности ради поездки, но все усилия оказались напрасны – будущая королева скончалась, не дойдя до алтаря. Так что спешно прибывшим ко двору провинциальным дамам, пришлось толкаться локтями среди толпы аристократок, жаждущих урвать крохи с траурного пирога.

– Такая мрачность! Такое уныние! – причитала бледная блондинка с кокетливой мушкой в уголке рта, прикладывая к глазам вышитый платочек.

Поговаривали, что в провинции сия достойная дама ухитрялась танцевать на балах семь дней в неделю, да при этом еще крутить своим мужем и многочисленными поклонниками.

– А похудел как! Портной говорит – белье ушивать пришлось! – покачала головой седовласая фрейлина с потертым шрифтом[1] на плече, уже не пытающаяся скрыть свой возраст. – Бедный король! Какая сила чувств! – Даму не поддержали, и она продолжала рассуждать под неодобрительными взглядами товарок: – Это так возвышенно и печально, потерять невесту!

– Да, конечно, печально… – наконец сказали фрейлины, дружно схватившись за чашки, но по глазам было хорошо заметно, что это лишь слова.

* * *

В глубине общих покоев за бокалом вина коротали время мужчины. Едва они пригубили по второму кубку, как вдалеке раздался невнятный рев, звон и стоны.

– Опять Его Величество тренируется! – пробормотал один из придворных, судорожно сглатывая.

– Кто-то ему под руку попался… Ух, не повезло бедняге, – фальшиво посочувствовал незнакомцу другой.

– Как бы до нас не добрался, – озабоченно сказал третий.

Остальные, молча прихватив бокалы и бутыль, быстро ретировались в ближайшие частные покои. Король в трауре страшен!

На небольшой поляне бродили волки. Крупные серые хищники вели себя странно: фыркали, жадно нюхали прелую листву, испачканную кровью, лениво теребили окровавленные лохмы одежды. Ни один не попытался пометить территорию или схватиться с конкурентами. Несколько сеголеток теребили куски плоти, но как-то неохотно, словно играясь.

Когда на поляне появились люди, волки тотчас бросились в разные стороны. Опытным матерым волчарам уйти удалось, а вот несколько переярков и прибылых упали, сраженные стрелами. Еще трех подняли на копья подоспевшие егеря.

Герцог Вест осмотрел истоптанную волками землю, небрежно подцепил кончиком меча лоскут синего бархата и, довольно усмехнувшись, сказал:

– Маркизу разорвали волки. Соберите доказательства и туши волков. Возвращаемся.

Егеря, хотя и видели некоторые странности в распределении крови и плоти на поляне и в поведении зверей, – смолчали. Очень жить хотелось, а девушку все одно не вернуть.

Когда мне доставили окровавленные куски плаща и платья, я словно впал в беспамятство: ел, если передо мной ставили еду. Ложился, если видел кровать, а потом до рассвета рассматривал складки балдахина или роспись потолка.

Попутно я отдавал распоряжения и выслушивал отчеты, но ничего не вызывало моего интереса. Реагировал только на сообщения от палача и дознавателя.

В первые же сутки были взяты под стражу герцог Вест, герцогиня, егеря и гости. Через несколько часов в пыточной очутились все подозреваемые в заговоре.

Барон Лойтен под магической присягой показал, что кабан, напавший на маркизу, был заколдован, и он лично не смог снять привязь. Также под клятвой барон сообщил, что на лошадь Иниры напали доги герцога Веста:

– Простите, Ваше Величество, но, пытаясь снять магию с кабана, я потратил все свои невеликие силы, а собаки были просто натравлены. Мне нечем было их остановить. – Старик искренне сокрушался, качая головой и утирая бегущие из глаз слезы.

Барон был старым другом семьи Керленских и, по его словам, ни на секунду не усомнился в подлинности маркизы.

– Благодарю вас, барон. – Я медленно встал, подошел ближе к расстроенному старику и похлопал его по плечу. – Вы свободны. Я не забуду вашего желания помочь леди Аннелоре.

Барон хотел было что-то сказать, но, совершенно обессилев, махнул рукой и вышел из подвала, утирая лицо пожелтевшим от времени куском полотна.

Едва за свидетелем захлопнулась дверь, я, пошатываясь от истощения и опираясь на стену, подошел к растянутому на раме герцогу Весту. Выглядел герцог неважно – потрепанный, небритый, дурно пахнущий.

Сначала он пытался изобразить гордость, но под моим взглядом сжался в комок. Теперь он мало напоминал гордого сына великого рода.