Призраки Сумеречного базара - Кассандра Клэр

Нью-Йорк, 2000 год

Внутри каждого мира таятся иные миры. И те, кто ищет свой дом, странствуют по всем мирам, в какие только могут проникнуть.

Некоторые представители рода человеческого полагали, будто их мир – единственный на свете. Они и не догадывались, что есть и другие, до которых подать рукой, и демоны неутомимо ищут дверь, чтобы к ним пробраться, а Сумеречные охотники эту дверь стерегут. И уж тем более не догадывались, что существует Нижний мир – община волшебных созданий, которые обитают в одном мире с людьми, выкраивая себе в нем место.

Всякой общине нужно сердце. Должно быть какое-то место, где можно собираться всем вместе, торговать товарами и тайнами, обретать любовь и богатство. И потому-то по всему миру работали Сумеречные базары, куда приходили жители Нижнего мира и люди, наделенные Зрением. Обычно торговцы расставляли свои лотки и палатки под открытым небом.

Но в Нью-Йорке даже магия была немного не такой, как везде.

Заброшенный театр стоял на Канал-стрит с двадцатых годов – немой свидетель, но ни в коей мере не соучастник той бурной деятельности, к которой, в сущности, и сводилась жизнь города. Люди, лишенные Зрения, проходили мимо его терракотового фасада, спеша по своим делам. Если кто-то и бросал на него случайный взгляд, им казалось, что театр, как всегда, темен и пуст.

Им не дано было увидеть дымку эльфийского света, заливавшего золотом ободранный амфитеатр и голые бетонные залы. А Брату Захарии – дано.

Дитя безмолвия и тьмы, он шел по залам, вымощенным желтой, как солнечный свет, плиткой; золотые и алые панели полыхали на потолке у него над головой. В альковах по стенам стояли почерневшие от старости бюсты, но сегодня фэйри увили их цветами и плющом. Оборотни развесили на заколоченных окнах мерцающие амулеты в виде полумесяцев и звезд, чуть расцветив полуистлевшие красные портьеры, которые до сих пор висели в арочных оконных проемах. Фонари со створками напомнили брату Захарии о тех давних временах, когда он сам – и весь мир – были совсем другими. В одном из огромных и гулких залов висела люстра, давно уже не работавшая, но этой ночью магия чародеев окружила все лампочки разноцветным пламенем. Они сверкали словно самоцветы – аметисты и рубины, сапфиры и опалы, их свет создавал какой-то особый мир, казавшийся и старым, и новым, и возвращали театру весь его былой блеск. Некоторым мирам отмерен срок жизни всего лишь на одну ночь.

Если бы Базар мог наделить его теплом и светом хоть на одну ночь, Брат Захария согласился бы не глядя.

Настойчивая фэйри четырежды попыталась продать ему приворотный талисман. Захария, может, и хотел бы, чтобы на него действовали такие талисманы. Существа, настолько далекие от всего человеческого, как он, никогда не спали, но иногда он ложился и отдыхал, надеясь обрести подобие покоя. Но покой никогда не приходил. Долгие ночи напролет брат Захария чувствовал, как любовь утекает у него между пальцев – больше воспоминание, чем настоящее чувство.

Брат Захария не принадлежал Нижнему миру. Он был Сумеречным охотником, и не просто Сумеречным охотником, а членом братства, посвятившего себя тайной магии и мертвецам. Безмолвные Братья, неизменно в плащах с капюшонами, дали скрепленный рунами обет молчания, отрешились от всего мирского. Нередко они внушали страх даже своим сородичам, а жители Нижнего мира, как правило, вообще избегали Сумеречных охотников, – но к присутствию именно этого Сумеречного охотника на Базарах они уже успели привыкнуть. Брат Захария приходил на Базары уже лет сто – в долгих поисках, которые (даже сам он уже начинал так думать), могли оказаться бесплодными. И все же он продолжал искать. Брат Захария владел немногим, но времени у него было предостаточно, и он старался не терять терпения.

Впрочем, сегодняшний вечер уже успел его разочаровать. Чародею Рагнору Феллу сообщить ему было нечего. Никто из других его немногочисленных связных, собранных с большими трудами не за один десяток лет, не явился. Брат Захария медлил не потому, что на этом Сумеречном базаре ему нравилось, а лишь потому, что он помнил, как нравилось ему на Базарах когда-то.

Тогда это был словно побег из тюрьмы, но Брат Захария почти забыл, каково это – стремиться сбежать из Города Костей, который стал его домом. На задворках сознания, холодные, как прилив, который вот-вот смоет все остальное, постоянно звучали голоса его Братьев.

Они торопили его скорее вернуться домой.

Брат Захария развернулся в мерцании усыпанных алмазами окон. Он уходил с Базара, пробираясь сквозь смеющуюся и торгующуюся толпу, когда услышал, как женский голос произнес его имя:

– Так, еще раз: на кой нам этот Брат Захария? С нормальными нефилимами проблем не оберешься: ангельская кровь, выглядят так, будто трость проглотили, и ходят такие важные. А уж с Безмолвными Братьями, держу пари, там не трость, а целый боевой посох. В караоке с ним точно не сходишь.

Девушка говорила по-английски, но юноша ответил ей по-испански:

– Тихо. Я его вижу.

Это оказалась пара вампиров, и, когда Брат Захария обернулся, юноша вскинул руку, чтобы привлечь его внимание. Ему было на вид не больше пятнадцати лет, а второй, девушке – не больше девятнадцати, но для Захарии это ничего не значило. Сам он тоже до сих пор выглядел молодо.

Чтобы незнакомый обитатель Нижнего мира по доброй воле попытался привлечь его внимание? Это было что-то новенькое.

– Брат Захария? – уточнил юноша. – Мне нужно с вами поговорить.

Девушка присвистнула.

– Вот теперь вижу, на что он нам сдался. Приветик, брат Ах-ария.

Вот как? – переспросил у юноши Брат Захария. Он испытывал нечто такое, что в былые времена сошло бы за удивление, и был как минимум заинтригован. Могу я быть вам чем-то полезен?

– Очень на это надеюсь, – сказал вампир. – Я – Рафаэль Сантьяго, заместитель главы Нью-Йоркского клана, и бесполезных не люблю.

Девушка взмахнула рукой.

– Я – Лили Чен. Он всегда такой.

Брат Захария взглянул на них с новым интересом. Прядки в волосах вампирши были выкрашены в неоново-желтый цвет, алое ципао[1] очень ей шло, и, несмотря на сказанное ею, она улыбалась словам своего спутника. Юноша был кудряв, миловиден и всем своим видом излучал презрение. Под горлом у него, где мог бы висеть крест, виднелся шрам от ожога.

Полагаю, у нас есть общие друзья, сказал Брат Захария.

– Не думаю, – возразил Рафаэль Сантьяго. – Друзей у меня нет.

– Ой, ну спасибо тебе большое, – сказала стоявшая рядом девушка.