Смерть в адвокатской мантии - Дэвид Дикинсон

Гею и Чарли

Страшный грохот сотряс стены. Видимо, столкнулись экипажи, и один из них, а может быть, и оба опрокинулись. Лошади жалобно заржали, наверное, упряжь увлекла их за собой на землю. А потом раздались оглушительные проклятия.

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт не мог и предположить, что человеческий голос способен пробиться сквозь толстые стены Олд-Черч в Челси, однако это было именно так. И слова, которые он услышал, совершенно не вязались с утром, столь значительным для семьи Пауэрскорта. Дальше — хуже. Первому кучеру ответил другой, и словечки он употреблял еще ядреней. Пауэрскорт взглянул на своих детей. Только бы они не стали допытываться о значении услышанного. Он сомневался, что смог бы перевести этот диалог — некоторые выражения и ему были в новинку. Потом он обвел взглядом собравшихся: кое-кто из мужчин прятал ухмылку, а пожилые девицы возмущенно прикрыли уши ладонями.

Туман требовал новых жертв, и к их списку добавилось очередное столкновение экипажей. Густая мгла с самого раннего утра расползалась по Лондону, окутывая дома и прохожих, и аварии, подобные той, что произошла у церкви в Челси, случались повсюду. Омнибусы Вест-Энда отказались от неравной борьбы с туманом и в ожидании улучшения видимости стояли в депо. На Темзе и в порту капитаны вели суда самым малым ходом, длинными гудками оповещая о своем курсе встречных. Их гулкая тревожная перекличка звучала над городом, словно сигнальные горны, передающие команды частям сражающейся армии.

Зычная перебранка кучеров продолжалась. Священник, придя в себя от неожиданности, решился внести изменения в обряд.

— Псалом номер 365! — как можно громче возгласил он, многозначительно кивнув органисту: — Сотый псалом по Ветхому Завету: «Хвалит Господа вся земля».

«Пять строф, — прикидывал про себя священник, — есть шанс, что к концу псалма перепалка за стенами утихнет».

Познайте, что Господь есть Бог,

Что Он сотворил нас и мы — Его…

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт был частным детективом. Репутацию он себе составил на службе в военной разведке в Индии и весьма укрепил ее расследованием нескольких громких преступлений, имевших место в Англии. Он был высокого роста (без малого шесть футов), с вьющимися русыми волосами и голубыми глазами, которые взирали на мир беспристрастно и иронично.

Пауэрскорт слегка повернул голову и снова украдкой огляделся. Если бы на торжественный обряд прибыло менее полусотни родственников, то клан его жены, леди Люси, счел бы это полной катастрофой. Семьдесят пять гостей спасли бы фамильную честь от позора. Присутствие ста человек можно было бы счесть удовлетворительным. А сто тридцать один — ровно столько насчитал Пауэрскорт — давали основание признать церемонию успешной (хотя сто пятьдесят, разумеется, было бы еще лучше).

Псалом завершался:

От народов земных и сил небесных

Вовеки хвала, вовеки слава!

Когда священник повел всех по проходу к возвышавшейся возле входа в храм купели, Пауэрскорта вдруг осенило, что его подсчеты неверны. Не сто тридцать один, а сто тридцать три! Он чуть не забыл, ради чего собравшиеся здесь преодолели пелену февральского тумана. Они прибыли на крещение двух новых членов клана, близнецов, самых младших Пауэрскортов — леди Люси разрешилась от бремени перед Рождеством. Так кем же, помилуйте, считать этих младенцев, как не достойным пополнением ее многочисленного семейства?

Примерно в миле от этой церкви туман, равномерно распространившись по всем кварталам Лондона, почти скрыл серым облаком Куинз-Инн[1]. Заведение это располагалось на берегу Темзы между Вестминстером и Сити, и близость воды делала мглистую завесу вокруг него еще плотней. Тем не менее поднаторевший в истории архитектуры студент определил бы здание с поясом высоких окон как постройку XVIII века и, вероятно, описал бы даже газоны внутренних дворов, хотя разглядеть их можно было разве что с крыш.

Куинз-Инн был самым молодым и малочисленным из лондонских юридических иннов, которые издавна и поныне поставляли столице адвокатов[2], членов Королевского суда и других важных судейских чиновников. Он не имел столь легендарной, восходящий к рыцарям-монахам ордена тамплиеров исторической генеалогии, как Мидл-Темпл, не обладал многократно воспетым в стихах великолепием его садов, действительно восхитительных, особенно в пору летнего цветения. Зато по части элегантности зданий Куинз вполне мог состязаться с ансамблями Грейз-Инн и Линкольнз-Инн. Речь тут не о превосходстве, а лишь о некотором тонком нюансе, отличавшем Куинз. Чуть более светский и блестящий, имеющий тесные связи с наиболее роскошными колледжами Оксфорда и Кембриджа. Чуть более богатый благодаря сложной системе финансирования. Чуть более терпимый к неким (как не без гордости сказали бы в Куинзе — эксцентричным) пристрастиям здешних светил к модным костюмам или экипажам.

В тот день Куинз готовился к банкету в память об одном из своих выдающихся воспитанников — бенчере[3]Теофилусе Граттане Уайтлоке. Он дважды занимал пост лорда-канцлера[4], а будучи судьей, столь многих отправил в колонии, что циники предлагали назвать его именем военный корабль, совершавший регулярные рейсы в Ботани-Бей[5]. Уайтлок родился всего днем раньше нелепой даты високосного года и завещал ежегодно проводить банкет именно 28 февраля, независимо от того, на какой день недели падет это число. Проконсультировавшись с тремя опытнейшими знатоками юриспруденции, он внес в свое завещание пункт о том, что, если когда-либо епископ либо иной священнослужитель воспротивится проведению банкета из-за совпадения его даты с церковным праздником, данное распоряжение подлежит отмене навсегда. Однако оставленная им сумма позволяла закупать для банкета столь отменные яства и напитки, что члены Куинз-Инн готовы были пренебречь возможными возражениями и архиепископа Кентерберийского, и кардинала Вестминстерского, и даже того и другого, вместе взятых.