Даже если я упаду - Эбигейл Джонсон

Машина дергается взад-вперед, а вместе с ней и мы с Мэгги. Двигатель глохнет. Опять. Сердито раздувая ноздри, я впиваюсь в рулевое колесо ногтями, накрашенными бледно-голубым лаком. Спокойно, насколько возможно, вытаскиваю ключ из замка зажигания, опускаю стекло и швыряю связку в заросли сорняков у обочины Бойер-роуд в двух шагах от длинной грунтовой подъездной дорожки к моему дому.

– Полегчало? – Зеркальные солнцезащитные очки Мэгги подсказывают, что вопрос риторический. У меня подрагивает левый глаз, и ямочка на подбородке заметна как никогда. Я пытаюсь разжать стиснутые зубы, заправляю за уши темно-каштановые пряди волос длиной почти до плеч, но мое отражение в стеклах очков не очень-то меняется. Солнце стоит в зените, и в открытое окно заползает июньская жара, так что при отключенном кондиционере салон машины больше напоминает сауну. Воздух, горячий и душный, выжимает из моего тела остатки влаги – и оптимизма, – и я чувствую себя размякшей и безвольной в этом послеполуденном мареве.

– Злюка, а не машина. Она меня ненавидит.

– Нет, только не Дафна. – Моя подруга, она же самозваный инструктор по вождению, слегка похлопывает по приборной доске.

– Почему я дала ей такое милое имя? – Я оглядываю Дафну, иначе говоря – темно-синий адский «Шевроле Камаро». За рулем своей первой машины я всего три дня и успела намотать не так уж много миль[1]. – Пожалуй, пора переименовать ее в Иезавель[2].

– Называй ее, как хочешь, но тебе все равно придется учиться ездить на «механике».

– Я стараюсь. – Наклоняясь вперед, я кричу в вентиляционную решетку: – Обещаю любить тебя до беспамятства, если ты перестанешь глохнуть каждые две секунды!

– Ты слишком рано снимаешь ногу со сцепления.

– Знаю. – Измученная, я откидываюсь на спинку сиденья.

– Так прекрати.

Я слышу усмешку в голосе Мэгги и поворачиваюсь к подруге. Да, ее определенно забавляет вся эта дребедень. – Ты говорила, что учиться водить машину – прикольно, что у меня уже через час все получится. Мы убили на это целое утро, а я почти уверена, что с каждым разом справляюсь все хуже.

– Без ключей тебе явно не удастся продвинуться вперед, Брук.

С тяжелым вздохом я открываю дверцу, вылезаю из машины и тащусь по пыльному проселку. Высокая трава скользит по подолу выцветшего голубого сарафана, пока я осматриваю открытую лужайку. К счастью, брелок на ключах большой и пушистый, в форме конька – подарок от Мэгги для моей новой машины, – так что найти их нетрудно.

– И кто теперь скажет, что брелок дурацкий?

Я оборачиваюсь и вижу, что Мэгги, перегнувшись через консоль, опирается локтями о раму открытого окна со стороны водителя.

– Я никогда не говорила, что он дурацкий, просто назвала его интересным.

Мэгги хохочет.

– Ты всегда сама вежливость. Это тебе привили в западном Техасе или в Ковингтоне?[3]

– Переживаешь, что это заразно? – притворно хмурюсь я.

Мэгги натягивает на подбородок воротник безрукавки с узором в виде арбузов, сутулит плечи.

– Чур-чур. Если я начну называть кого-то «мэм», мне лучше переехать обратно в Лос-Анджелес.

– Мой дом и моя семья тут ни при чем. Просто не вижу смысла грубить без надобности. – Я возвращаюсь взглядом к Дафне. – Но это касается людей, а не машин. – Мое лицо озарила улыбка. – Думаешь, это с ней что-то не так, а не со мной?

Мэгги поднимает бровь – во всяком случае, мне так кажется. «Авиаторы» закрывают половину ее маленького личика, и разглядеть мимику невозможно. Она выхватывает у меня ключи, пересаживаясь на водительское сиденье. Я задыхаюсь в облаке пыли, когда она уносится вперед по грунтовке, исполняет достойный боевика разворот и возвращается. Притормаживая рядом со мной, она улыбается.

– Думаю, дело не в машине.

– Так нечестно. Не ты ли говорила мне, что твой отец – профессиональный гонщик-каскадер?

– Профессиональный гонщик и каскадер, профессиональный мошенник и лжец. – Она по очереди поднимает руки ладонями вверх, словно взвешивая оба варианта. – Он человек многих талантов.

– Извини. – У меня такое чувство, будто я знаю Мэгги всю свою жизнь, а не пару недель, поэтому постоянно забываю, что она еще многим не поделилась со мной.

Мэгги отмахивается от моих извинений и поднимает очки, подпирая ими, как ободком, волосы с розоватым оттенком, совпадающим с тоном двойных стрелок на глазах. Вот теперь я вижу, что она вскидывает брови.

– Раз уж мы заговорили о том, что честно или нечестно, спроси меня, что я чувствую, когда смотрю, как ты исполняешь сальто в пять оборотов, в то время как я едва могу кататься задом.

– Не сальто, а сальхов, и всего два оборота. К тому же у тебя все лучше и лучше получается.

– Говорит девушка, за дружбу с которой моя мама буквально предложила заплатить.

– Она предложила заплатить мне за уроки фигурного катания. – Лишние деньги мне действительно не помешали бы – мы живем на окраине, и дорога в город и обратно обходится недешево, – но, как оказалось, на самом деле мне нужен кто-то, в чьих глазах я не увижу и тени жалости или презрения. – К тому же, думаю, мы обе согласимся с тем, что сейчас расплачиваешься ты. – Я смотрю, как она потирает рукой шею. Спору нет, это я часами извожу нас обеих, пытаясь приручить Дафну.

Мэгги с трудом сдерживает улыбку.

– Ты же знаешь, моя мама могла бы заплатить вдвое больше, чем предложила. Она убеждена, что, снимая учебные ролики на YouTube, я превращаюсь в отшельницу, которая общается только с камерой. Ей нравятся лишь мои корейские бьюти-видео, но я ведь наполовину и американка. В любом случае я рада, что моя первая подруга оказалась в реальной жизни такой же потрясающей, как и на льду. Все меньше поводов меня пилить, верно?

– Да. – Я стараюсь не обращать внимания на легкую дрожь в животе, когда Мэгги открывает передо мной дверцу и перебирается на пассажирское сиденье.

– Ладно, хватит тормозить. – Она имитирует тряску в машине, подкрепляя этим действием свой каламбур. – Все проходят через это, когда учатся ездить на «механике». Смирись и возвращайся за руль.

Я стараюсь, правда стараюсь, но, едва плюхаясь на сиденье, хватаюсь за рычаг переключения передач так, словно это бык, готовый сбросить меня на землю. И не то чтобы мне когда-либо доводилось седлать быка – хоть мы и живем в краю скотоводства, пустоши вокруг нашей семейной фермы чисто декоративные, – но сама мысль об этом кажется куда менее пугающей в сравнении.