Фосс - Патрик Уайт

— Мисс, там какой-то человек спрашивает вашего дядю, — объявила Роуз и остановилась, шумно дыша.

— Что за человек? — спросила девушка, поднося ближе к свету вышивку с замысловатым узором, над которой трудилась. — Может быть, джентльмен?

— Не знаю, — ответила служанка. — Похоже, иностранец.

Было в облике Роуз нечто безрадостное. Крупные груди медленно покачивались, стоило ей заговорить, а своим молчанием она словно давила на окружающих. Если среди тех, кому она прислуживала или к кому обращалась, находились особы чувствительные, то они избегали поднимать на нее взгляд, потому что в манере держаться Роуз им чудилось осуждение, либо же их просто смущала ее заячья губа.

— Иностранец? — переспросила наряженная в воскресное платье хозяйка и удрученно вздохнула. — Значит, немец.

Теперь следовало отдать соответствующее распоряжение. В конце концов, девушка исполняла долг хозяйки как подобает, но поначалу всегда медлила. Ей гораздо больше нравилось пребывать наедине со своими мыслями; если же избежать общения не удавалось, мало кто мог об этом догадаться по ее бесстрастному, как у мраморной статуи, лицу.

— И что мне делать с этим немецким джентльменом? — вопросила заячья губа, устрашающе подергиваясь.

Девушка с безупречной внешностью не повела и бровью. Она была прекрасно воспитана и предпочитала не замечать нетерпения в глазах слуг.

— В ближайший час дядюшка точно не вернется, — рассудительно проговорила она. — Сомневаюсь, что проповедь уже началась.

Почему этому чужаку, этому иностранцу непременно нужно заявиться в воскресенье, когда она осталась дома одна, с головной болью?

— Я могу отвести джентльмена в кабинет вашего дяди. Туда все равно никто не заходит, — предложила Роуз. — Хотя почем знать, не вздумается ли ему что-нибудь стащить.

Судя по унылому лицу дородной служанки, она повидала на своем веку немало мошенников и теперь, обратившись на путь добродетели, могла распознать их с первого взгляда.

— Нет, Роуз! — наконец заявила девушка-хозяйка с такой решимостью, что взметнула ворох нижних юбок носком ботинка, и накрахмаленная верхняя юбка ослепительно-синего цвета добавила к ее ответу несколько шуршащих нот. — Деваться некуда, иначе будет невежливо. Пригласи джентльмена сюда.

— Вряд ли это разумно, — возразила осмотрительная служанка.

Тем временем девушка, добросовестно корпевшая над вышивкой, заметила, что сделала несколько лишних стежков. Ну и ну!

— И вот еще что, Роуз, — добавила хозяйка, окончательно овладев собой, — после того как мы немного побеседуем — особо не торопись, но и не медли чересчур долго, — принеси портвейн и печенье, которое вчера испекла тетушка, оно на верхней полке. Портвейн бери не самый лучший, а тот, что попроще. Говорят, он весьма неплох. Главное, постарайся принести угощение не слишком поздно, не то дядя с тетей вернутся домой, и выйдет неловко, если столько всего случится одновременно.

— Да, мисс, — сказала Роуз, которую это ничуть не заботило. — Вам рюмку нести?

— Принеси, — кивнула девушка. — Печенье попробую, насчет портвейна я пока не решила.

Многочисленные юбки служанки пришли в движение. Коричневое платье удивительно ладно сидело на ее коренастой фигуре.

— Ах да, Роуз, — окликнула девушка, — не забудь объявить о приходе мистера Фосса, когда пригласишь его в комнату.

— Мистер Фосс? Так зовут этого джентльмена?

— Если он немец, то да, — ответила девушка, разглядывая свою вышивку.

Комната, в которой она сидела, была довольно большая, с темной мебелью, и древесина — старая, выдержанная — будто поглощала лучи солнца, проникающие через полузакрытые ставни, хотя кое-где им и удавалось победно просиять — то на поверхности испещренного полосами тени и света зеркала, то на керамическом столике-табурете, то на какой-нибудь безделушке граненого стекла. В тот день погода выдалась не по-весеннему знойная, и в ожидании гостя хозяйка промокала платком испарину над верхней губой. Ее темно-синее платье буквально растворялось в сумраке, белели только аккуратные манжеты и воротничок, открывающий стройную шею. Некоторые утверждали, что лицо у нее вытянутой формы. С первого взгляда было сложно понять, красива она или нет, но вполне могло быть, что да.

Девушка, которую звали Лора Тревельян, заслышала шаги, и ей стало очень жарко. Впрочем, никто не смог бы определить это по ее виду, потому что она не проявляла ни малейшего беспокойства. Никогда.

По сути, самые острые муки и радости она переживала в одиночестве. Как и свое недавнее решение больше не верить в Бога, о чьем могуществе и человеколюбии ей твердила целая череда гувернанток во главе с доброй тетушкой. Сложно сказать, что стало причиной отступничества Лоры — разве что ее настигло внезапное озарение, случившееся вовсе не по вине тех невинных, простых и добрых душ, с которыми она общалась. Во всяком случае, в итоге она сделалась рационалисткой. Будь она менее горда, то страшилась бы этого куда сильнее. Само собой разумеется, она провела пару бессонных ночей накануне важного решения, к которому, как внезапно осознала Лора, шла уже несколько лет. Сомневаться она начала еще в раннем детстве, возможно, со скуки: в душном мареве веры она задыхалась. Впрочем, Лора верила в вещи осязаемые — в полированное дерево, отражающее предметы, в ясный дневной свет и воду. Даже повзрослев, она фанатично билась над математическими задачками — исключительно ради удовольствия найти решение и узнать ответ. Она прочитывала почти все книги, которые попадали ей в руки в этой отдаленной колонии, пока не сочла свое образование законченным. Она ни в коей мере не испытывала необходимости воспроизводить свой образ ни в чем, кроме, разве что, в отражении мутного зеркала в большой затемненной комнате. И все же, несмотря на завидную самодостаточность, она вполне могла бы разделить свой опыт с кем-нибудь, сходным с ней по интеллекту, если бы таковой нашелся. В узком кругу знакомых или семьи на эту роль не годился никто — ни щедрый дядюшка-коммерсант, человек, в общем-то, простой, ни тетушка Эмми, обивавшая мягкой тканью забот любые житейские трудности, чтобы потом усесться на них с комфортом, ни кузина Белла, с которой она иной раз делилась исключительно забавными секретами, потому что та была совсем юной. Так что на самом деле в ее окружении не нашлось никого подходящего, и в отсутствии спасательной команды ей приходилось быть сильной.

Размышляя о своих неурядицах, Лора Тревельян засмотрелась в зеркало и совсем позабыла о посетителе, поэтому изрядно смутилась, когда служанка Роуз Поршен, бывшая каторжница, шагнула в комнату и объявила:

— Мистер Фосс, мисс.

И прикрыла дверь.

Будучи вынуждена общаться с посторонними, юная хозяйка ощущала спазм в горле. Охваченная удушьем, она опасалась, что к удивлению или даже к тревоге собеседников станет заикаться, но нет. С посторонними она всегда держалась ровно, иногда даже величественно.