Повседневная жизнь французов во времена религиозных войн - Жан Мари Констан

Ближайший соратник Генриха Наваррского, крупный поэт эпохи Возрождения гугенот Теодор Агриппа д'Обинье (1552—1630) оставил в наследие потомкам создававшийся почти тридцать лет поэтический цикл под названием «Трагические поэмы», где описывает беды и страдания, выпавшие на долю Франции из-за непримиримости ее детей в вопросах веры. Пройдя сквозь пламя и безумие гражданской войны, зная жизнь двора и коридоров власти, поэт со всей страстью призывает к миру и справедливости, сулит возмездие гонителям истинной, то есть протестантской веры и уверен в конечном ее торжестве. Трагическое мироощущение сторонника гонимой веры и поэтический талант д'Обинье лучше любых документов убеждают в правоте дела гугенотов, а апокалипсические картины религиозной смуты, написанные с потрясающим эмоциональным накалом, никого не оставляют равнодушными.

Но если наше знакомство с пламенной поэзией Агриппы д'Обинье состоялось всего несколько лет назад[1], то роман А. Дюма «Королева Марго» популярен в России давно, и именно он, написанный в духе искреннего сочувствия к гонимым гугенотам, утвердил в нашем сознании ряд исторических стереотипов: королева-мать Екатерина Медичи — коварная итальянка, интриганка; Гйзы — заносчивые, мстительные, рвущиеся к власти; адмирал Колиньи — благородный предводитель гугенотов; Карл IX — нерешительный король, находящийся под материнским влиянием; герцог Анжуйский (а затем король Генрих III) — набожный любитель роскоши и светских развлечений; герцог Алансонский (после восшествия на престол брата — герцог Анжуйский) — обиженный интриган; королева Марго — гуманная красавица; ее супруг Генрих Наваррский (будущий король Генрих IV) — славный малый, себе на уме. Все эти персонажи наиболее ярко проявляют себя во время кульминационного события Религиозных войн — в ночь с 24 на 25 августа 1572 года, канун праздника святого Варфоломея, когда католики Парижа истребили 3 тысячи гугенотов — как своих соседей, так и тех, кто приехал на свадьбу Маргариты Валуа с Генрихом Наваррским. Ответственность за резню в ночь святого Варфоломея во многом ложится на Екатерину Медичи, которую современники часто именовали Макиавелли в юбке. Отличаясь неслыханным лицемерием (ей опасались верить даже тогда, когда она говорила правду), она равнодушно относилась к религии и крайне неравнодушно к власти. Желая выдать замуж свою дочь Маргариту за протестанта Генриха Наваррского, она, как утверждают, пошла на подлог, и не имея папского согласия на задуманный ею брак, сфабриковала письмо от имени своего посланника при папском дворе. В подложном письме сообщалось, что его святейшество дает разрешение на этот союз.

Трагедия Варфоломеевской ночи произвела на современников огромное впечатление. Под предлогом борьбы с еретиками многие католики уничтожали своих личных врагов. Так, например, граф де Бюсси д'Амбуаз, выведенный в романе А. Дюма «Графиня Монсоро» рыцарем без страха и упрека, 24 августа заколол своего кузена гугенота Антуана де Клермона. Бюсси долго судился с кузеном по поводу маркизата Ренель, а когда появилась возможность, безнаказанно устранил претендента на наследство. По случаю победы над еретиками папа римский устроил торжества с фейерверком, а его католическое величество, испанский король Филипп II, получив известия из Парижа, как говорят, впервые засмеялся. После Варфоломеевской ночи массовые избиения гугенотов начались во французской провинции, в результате чего было уничтожено около 20 тысяч человек. Этот всплеск жесточайшего насилия стал апогеем борьбы, которую буквально каждодневно вели жители королевства, как организованно, так и спонтанно, уверенные, что в конце концов конфессия, к которой они принадлежат, одержит верх и полностью устранит противника с религиозного, а заодно и с политического поля. Прошли десятилетия, и конфессиональные распри утратили свою остроту, а Варфоломеевская ночь — печальный символ религиозной нетерпимости стала одной из вех мировой истории, формирующих наше повседневное представление о временах минувших.

Формированию представлений о прошлом в значительной степени способствует художественная и мемуарная литература. Поэтому, обращаясь к трагической истории Религиозных войн, почти на сорок лет (до принятия Нантского эдикта) разделивших Францию на два противоборствующих лагеря, мы в первую очередь вспоминаем образы, знакомые нам по книгам и фильмам, и только во вторую — то, что пишут в учебниках по истории. Но мы знаем, что и авторы-беллетристы опираются на работы историков. Сюжеты, именуемые «Королева Марго», «Екатерина Медичи», «Карл IX», «Гаспар Колиньи», известные нам по романам А. Дюма, Проспера Мериме («Хроника царствования Карла IX») и Мишеля Зевако («История рода Пардальянов») основаны на трудах французских историков XIX века, когда в исторической науке преобладало политическое направление. Героями политической истории выступали монархи, политики и их ближайшее окружение, иначе говоря, правящие круги. Основной темой тогдашних работ, посвященных Религиозным войнам, были гонения, которым подвергались малочисленные — по сравнению с католиками — гугеноты со стороны государства, иначе говоря королевского двора, а также поддержка, которую оказывало население, в подавляющем большинстве исповедовавшее католическую религию, государственной политике репрессий. Например, главным героем крупнейшего французского историка XIX столетия Жюля Мишле был вождь гугенотов Гаспар Колиньи, фигура яркая и неоднозначная. В частности, Колиньи был одним из тех, кто предлагал отправить французские войска в Нидерланды, чтобы, помогая тамошним протестантам, одновременно вести войну с католической Испанией, давним противником французской короны. Но, как пишет выдающийся французский историк Ж. Ле Гофф, история политическая, бывшая прежде «становым хребтом» истории, теперь стала ее «копчиком». В XX веке история заключила прочный союз с социальными науками, появились фундаментальные исследования, посвященные социальным и ментальным характеристикам минувших эпох.

Социологический подход к истории зачастую разрушает традиционные представления о тех или иных исторических периодах. История, увиденная глазами социума, одной или нескольких общественных групп, из которых состоит этот социум, нередко обретает совершенно иную окраску, нежели история, увиденная «сверху», глазами выдающихся людей или государственных деятелей своего времени. И хотя в давние времена не было ни социологических опросов, ни статистики в их современном понимании, собранные по крупицам сведения о мировоззрении людей удаленных от нас эпох, словно мозаика, складываются в удивительную картину мира, непохожую и одновременно необычайно похожую на ту, которую мы видим сегодня. Непохожую, потому что причины, побуждающие людей совершать те или иные шаги, обусловлены их ментальными установками, зависящими от исторических условий, от конкретной эпохи. Похожую, потому что человек всегда остается человеком, всегда будет любить и ненавидеть, радоваться и испытывать боль, обуреваемый честолюбием будет рваться к власти и во имя любви к ближнему совершать подвиги. Так, например, в предисловии к «Трагическим поэмам», замечательный поэт и переводчик Александр Ревич писал: «Книги Агриппы д'Обинье оказываются пророческими для нашего века, для его последних десятилетий. Тогда был трагический конец шестнадцатого века, теперь мы живем в трагическом конце 20-го. Прошло четыре столетия, но мы сталкиваемся с теми же самыми вопросами жизни, морали и политики». Перефразируя эти слова, можно сказать, что книга французского историка Жана Мари Констана «Повседневная жизнь французов во времена Религиозных войн» рассказывает о жизни, морали и политике, какими они были во второй половине XVI столетия.