Меч и крест - Лада Лузина

Моему городу посвящается

Если ворон на церкви каркает — быть покойнику.

«Русские народные приметы и поверья»

В ясный июльский день, незадолго до Ивана Купала, по Андреевскому спуску, вьющемуся змеей на Подол, шла экскурсия иностранных туристов.

Ее возглавляла красавица-экскурсовод — дама аппетитная, как корзина горячих пирожков, непонятного и не важно какого возраста. Ведь — вы согласитесь со мной, не так ли? — какая разница, сколько женщине лет, если пятнадцать мужчин неотрывно смотрят на ее грудь, с трудом отвлекаясь на другие, исторические, ценности.

— О, couleur locale![1]— вкусно цокнул языком один, тщедушный и с д'Артаньяновским носом.

Остальные с готовностью закивали.

Нисколько не смущенная столь пристальным вниманием к двум национальным раритетам, умостившимся в ее декольте, красавица вдохновенно вещала, с той легкостью и непринужденностью, с какой женщины говорят обычно о предметах любовных, модных и светских:

— Посмотрите налево. Перед вами сердце Киева — Старокиевская гора. Именно здесь братья Кий, Щек и Хорив основали город, названный в честь старшего брата — Киев, — столицу древней Руси и Мать городов русских!

И голос ее прозвучал столь восторженно и хвастливо, словно речь шла не о древних князьях, а о предложении руки и сердца, полученном ею от президента страны не далее чем вчера вечером.

На небе светили солнце и прозрачная луна, что случалось в Киеве так часто, что никого особо не удивляло. Вдруг, словно кто-то сверху встряхнул чернильным пером, на небосвод капнул черный ворон, уселся на ослепительно солнечный крест Андреевской церкви и издал протяжное и громкое: «Ка-а-а-а-а-а!». Красавица, уже успевшая насплетничать туристам об утерянной голове Владимира Великого, украденной из его могилы на Старокиевской Петром Могилой, мельком нахмурилась, но продолжала бодро:

— Посмотрите направо: вы видите жемчужину украинского барокко Андреевскую церковь архитектора Бартоломео Растрелли. Церковь была построена на горе, где, согласно Нестору-летописцу, апостол Андрей Первозванный в 40-х годах нашей эры вознес свой крест как знамение будущего обращения славян в христианство. Рядом с церковью, в доме № 10 жил художник Михаил Врубель. Тут он написал первый вариант своей знаменитой картины «Демон», — красавица зачем-то подмигнула.

Переводчик бесцветно перевел сказанное на французский.

Один из экскурсантов занервничал: правильно ли тот переводит? Судя по тону красавицы, можно было подумать, что она только что рассказала им пикантный политический анекдот.

Ворон закричал в третий раз, сорвался с церкви и полетел на запад. Красавица задумчиво осеклась, провожая его встревоженным взглядом. И вдруг с невероятным для женщины мастерством спешно зацокала на тонких шпильках по кривым булыжникам Андреевского. Улица резко вильнула влево, потом вправо…

— Смотрим налево, — зачастила экскурсовод, как будто пыталась выплюнуть поскорей внезапно наскучившую ей, остывшую и потерявшую вкус информацию, — это гора Хорива — Хоревица, или Замковая гора. Многие считают ее одной из Лысых Гор Киева. Другие с ними спорят. Смотрим направо. Напротив Лысой Горы стоит дом № 13 — под ним с 1906 по 1913 год жил писатель Михаил Булгаков, увековечивший Андреевский спуск под псевдонимом Алексеевский в своем романе «Белая гвардия». Чуть дальше можно увидеть гору третьего брата — Щекавицу, известную также как Олеговка. На ней похоронен князь Олег, смерть которого была воспета поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным в «Песни о вещем Олеге». Как вы могли заметить, Киев состоит из легенд, как панно из мозаики, — литературно красиво закончила она и, остановившись возле дома, отмеченного крайне странной табличкой «Центрѣ Старокiевскаго колдовства на Подолѣ», улыбнулась сахарно-сладкими зубами: — На этом наша экскурсия заканчивается. Есть вопросы?

Французы кинулись к переводчику и, окружив его, закартавили восклицательно и вопросительно, перебивая друг друга.

— Они спрашивают, можно ли сфотографироваться с вами на память? — безразлично перевел тот.

— Пожалуйста, — ответила красавица вежливо и машинально поправила бюст.

Д'Артаньяны, поняв этот жест без перевода, проворно облепили ее со всех сторон. Переводчик, в кадр не приглашенный, получил в руки фотоаппарат и бесстрастно прицелился.

— Обратите внимание, — объявила экскурсоводша с профессионально повествовательными интонациями в голосе. — Сейчас вы фотографируетесь с главной достопримечательностью нашей нации — украинской женщиной. Еще ваш соотечественник, французский историк Боплан, путешествуя по дореволюционной Украине, восторженно писал, что только здесь, в особый день года, наперекор всем иным народам не хлопцы сватали девчат, а девчата — хлопцев. И, заметьте, всегда достигали согласия. Им помогают, утверждал он, некие суеверия, которые существуют у украинцев насчет женщин. А никаких суеверий тут нет. Просто… Кстати, вы женаты? — неожиданно поинтересовалась она у близстоящего.

Дослушав перевод, мужчины отлипли от нее столь же быстро, как приклеились минуту назад. Рядом остался лишь один, получивший бесстыжий вопрос, испуганный, но почему-то не убегающий.

— Не бойтесь, mon ami,[2]я пошутила, — невесело засмеялась странная экскурсоводша и, деловито поправив грудь, зашла в двери «Центра Старокiевскаго колдовства на Подолѣ».

* * *

Тем временем ворон, накаркавший беду на маковку Андреевской церкви, успел облететь полгорода, выискивая нечто важное и, судя по всему, редко встречающееся в природе.

Опустившись на подоконник коренастого хрущевского дома неподалеку от остатков Кадетской рощи, ворон внимательно посмотрел в окно и издал резкое предупреждающее: «К-а-ррр!». Хотя стороннему наблюдателю и трудно было понять: что могло привлечь здесь столь важную птицу?

За выкрашенной в оптимистичный васильковый цвет рамой окна угнездилась крохотная шестиметровая кухня, плотно заставленная допотопным совковым гарнитуром «Красная шапочка». На полках у потолка стояли красные в серебряный горох баночки для сыпучих продуктов, столь густо покрытые вязкой кухонной пылью, что становилось понятно: их водрузили туда исключительно для красоты еще в начале 80-х годов, и с тех пор представления здешних хозяев о красоте и о функции баночек нисколько не изменились.

Возле плиты, протянув руку к вопящему о собственной готовности красно-горохастому чайнику, суетилась захлопотанная рыжая женщина лет сорока, явно относившаяся к категории дам, которых Господь лишь по недомыслию не наделил семью руками вместо двух. В зубах у нее был зажат огрызок черного косметического карандаша, обвислый карман халата топорщился от только что снятых бигудей, а энергичное щекастое лицо вызывало ассоциацию с бомбой, отсчитывающей время, оставшееся до неминуемого взрыва. Правой рукой женщина не глядя подхватила орущий чайник и налила в чашку кипяток, левой швырнула туда дешевый чайный пакетик, в то время как оба ее глаза — один кривовато подведенный, другой девственно заспанный — намертво прилипли к экрану маленького телевизора.