Ночной поезд - Мартин Эмис

Посвящается Солу и Дженис

Я – полиция. Допускаю, это странное заявление – по крайней мере странный оборот речи. Но так уж повелось: между своими ни один из нас не скажет: «Я полицейский» или «Я офицер полиции». У нас говорят: «Я – полиция». Стало быть, я – полиция, и зовут меня детектив Майк Хулигэн. А еще я – женщина.

Хочу рассказать о самом тяжелом деле из всех, какие мне доводилось расследовать. Точнее, о том, которое для меня лично оказалось хуже некуда. Когда служишь в полиции, понятие «хуже некуда» оказывается весьма растяжимым. с ходу не определить, что за ним кроется. Его границы с каждым днем раздвигаются все шире. «Хуже не бывает? – спросим мы. – Бывает, да еще как…» Но для детектива Майк Хулигэн это было самое тяжелое дело.

* * *

Центральное полицейское управление насчитывает три тысячи штатных сотрудников; они приписаны к великому множеству отделов и подразделений, отрядов и групп, названия которых постоянно меняются. Личный состав расследует государственные преступления, изнасилования, похищения людей, преступления против личности, квартирные кражи и разбойные нападения, занимается сбором и анализом информации, осуществляет конфискацию незаконно приобретенного имущества, ведет борьбу с организованной преступностью, с мошенничеством, с наркобизнесом, с хищениями автотранспорта. Ну и конечно, сюда же стекаются дела об убийствах. На одной из стеклянных дверей написано: «Отдел нравов». А вот двери с надписью «Отдел грехов» почему-то нет. Сам город – это преступление. Мы – защита. Такой вот расклад.

* * *

Так, теперь сведения из моего личного дела. В возрасте восемнадцати лет поступила на факультет уголовного права, но меня влекли улицы. Притягивали, как магнитом. За время учебы прошла тестирование на пригодность к службе в армии, в отрядах пограничного контроля и даже в системе исправительных учреждений. Затем успешно выдержала проверку на пригодность к службе в полиции. Ушла из колледжа и была зачислена в Полицейскую академию.

Работать начинала в Южном округе, в отделе уличного патрулирования сорок четвертого участка. Меня приписали к подразделению охраны общественного порядка. Мы совершали обход территории и по рации держали связь с диспетчером. Затем я была переведена в отряд по борьбе с преступлениями против престарелых. Доводилось и в засадах сидеть, и подсадной уткой быть. Набравшись опыта, стала работать в штатском, под прикрытием. Прошла еще одну проверку – и меня взяли в Центральное полицейское управление. Сейчас служу в отделе конфискаций, а до этого восемь лет отпахала в отделе по расследованию убийств. Раскрывала убийства. Была «убойной» полицией.

Несколько слов о том, как я выгляжу. Телосложение унаследовала от матери. Сегодня про таких, как она, говорят: ни дать ни взять воинствующая феминистка. Моя матушка вполне подошла бы на роль бандита с большой дороги в каком-нибудь постъядерном боевике. У нас с ней даже голоса похожи – но это из-за того, что я уже три десятка лет не расстаюсь с сигаретой. Черты лица у меня отцовские. Вообще, я смахиваю на деревенскую тетку: волосы высветлены, внешность заурядная, весь облик совершенно невыразительный. Родилась и воспитывалась в том же городе, где живу по сей день. Наш район назывался Мун-Парк. Когда мне исполнилось десять лет, жизнь моя пошла наперекосяк. И я очутилась на попечении у государства. Где сейчас отец с матерью, не имею представления. Росту во мне – метр семьдесят пять, вес – семьдесят с небольшим.

В полиции бытует мнение, что борьба с незаконным оборотом наркотиков – это работа самая рискованная (зато грязные баксы сами липнут к рукам), а, к примеру, расследование похищений – просто не бей лежачего (в Америке почти все убийства – это черный на черного, а похищения – это банда на банду); кто-то поднаторел в расследовании преступлений на почве секса; кто-то прикипел к службе в отделе нравов; аналитический отдел – он и есть аналитический (здесь нужен глубокий аналитический ум, чтобы вычислять ушедших в глубокое подполье злоумышленников). Как бы то ни было, все негласно сходятся в одном: убойный отдел – всему голова. Это высший пилотаж.

Наш город мегаполисом не назовешь. Впрочем, японцы построили здесь свою «Вавилонскую башню»; у нас имеется университет, есть порт и небольшие гавани, развиваются прогрессивные отрасли экономики (разработка компьютерных программ, аэрокосмические исследования, химико-фармацевтическое производство). При этом полно безработных, уклонение от налогов стало настоящим бедствием, но убийств сравнительно немного – десяток-полтора в год. Бывает, что ведешь дело с самого начала; бывает, подключаешься позже. На моем счету в общей сложности сотня расследований. Процент раскрываемости у меня был чуть выше среднего. Неплохо ориентировалась на месте преступления. В служебных характеристиках про меня писали: «Проявляет исключительные способности к проведению допросов». Без труда составляла любые документы. Когда я перевелась из Южного округа в Центральное управление, все думали, что на бумаге я и двух слов связать не смогу. Однако сослуживцы меня недооценили. Прошло совсем немного времени, и я в совершенстве освоила канцелярский стиль. Причем на достигнутом не останавливалась. Как-то раз превзошла саму себя, выполнив кропотливую работу по сопоставлению двух взаимоисключающих версий одного горячего убийства: с одной стороны – свидетель и подозреваемый, с другой стороны – то же самое. «По сравнению с той белибердой, которую я получаю от вас, братцы, – провозгласил сержант Хенрик Овермарс, размахивая моим отчетом перед личным составом отдела, – это просто шедевр. Верх красноречия. Цицерон против Робеспьера, чтоб я сдох!» Я всегда работала на пределе своих возможностей, но потом достигла какой-то черты, и на этом все кончилось. Передо мной прошла сотня подозрительных смертей, и почти каждый раз выяснялось, что за ними стоит самоубийство, несчастный случай или неоказание помощи. Чего только я не насмотрелась: один шагнул вниз с небоскреба, другого завалили отбросами на свалке, третий истек кровью, четвертый сам себя взорвал. На моих глазах всплывали утопленники, болтались в петле удавленники, корчились в предсмертной агонии отравленные. Я видела искромсанное тельце годовалого ребенка. Видела мертвых старух, изнасилованных бандой подонков. Видела трупы, вместо которых фотографируешь кучу кишащих червей. Но больше других мне в память врезалось тело Дженнифер Рокуэлл.

Для чего я все рассказываю? Только для того, чтобы вы представили, кто я и откуда, раз уж я оказалась участницей тех событий, о которых пойдет речь.

* * *

На сегодняшний день (второе апреля) это дело, я считаю, завершено. Закончено. Закрыто. Конец. Однако полученные ответы все только усложнили. Я взялась за гладкий, тугой узел и вытащила из него множество отдельных нитей. Сегодня вечером у меня встреча с Поли Ноу. Хочу задать ему пару вопросов. И получить пару ответов. На этом поставлю точку. Более тяжелого дела у меня еще не было. Но, может, я это придумываю? Да нет, все так и есть. Просто такое досталось дело. Такое дело досталось. Что касается Поли Ноу – он, как у нас говорят, штатный трупорез. То бишь патологоанатом. Трупы вскрывает, чтобы установить причину смерти.