Та, что превращает время в пыль - Кармаль Герцен

Такие дома, как «Лавандовый приют», похожи на старинные шкатулки с секретами. Особняк в неоготическом, викторианском стиле был наполнен духом старины — антикварных вещей здесь было больше, чем в известной в моем городе лавке, куда приезжали коллекционеры со всех концов страны. Если бы бабушка захотела продать то, что перешло ей в наследство, безбедная жизнь была бы ей обеспечена.

Я прохаживалась по гулкому мраморному вестибюлю, спускалась по парадной лестнице, скользя пальцами по резным дубовым перилам, распахивала створки украшенного лиственным орнаментом массивного гардероба, разжигала огонь в отделанном мрамором камине, едва веря, что отныне все это принадлежало мне одной. Мама наотрез отказалась переезжать из Ветшфура в Ант-Лейк, «в этот богом забытый городишко», но уговорить меня остаться так и не сумела.

В детстве бабушка часто рассказывала мне о «Лавандовом приюте». Кажется, с его названием была связана какая-то давняя и романтичная история, и жаль, что со временем я ее позабыла. Зато я хорошо помнила слова бабушки о том, что это место обладает своей собственной уникальной силой, что здесь, в «Лавандовом приюте», грань между реальностью и сверхъестественным очень тонка.

Когда я была малышкой, мне очень нравилось слушать рассказы бабушки о «Лавандовом приюте». Я верила, что если прислушаться к стону ветра в трубах, то станет ясно, что это вовсе не ветер, а плач потерянной в четырех стенах души — потерянной и одинокой. Верила, что на чердаке живет призрак девочки по имени Тили. Что, если сильно захотеть, можно увидеть полустертые, размытые кадры из ее жизни — война, холод и голод. Я верила в то, что бабушку посещали видения из жизни не только Тили, но и жизни тех, кто когда-либо жил в «Лавандовом приюте». Помню, как завидовала ей, когда впервые услышала об этом — представить только, она могла прожить чужую жизнь! Бабушка рассказывала мне, что в особняке сохранились вещи их бывших хозяев, которым она отделила целую комнату, назвав ее «комнатой памяти», и иногда, прикасаясь к этим вещам, она видела краткие вспышки — эпизоды из чужих жизней.

Помню, отец ругался на бабушку за ее «сказки», особенно те, что были связаны с призраками — слишком печальными и пугающими они были для меня, тогда еще совсем малышки. Но она твердо стояла на своем: «Это не сказки, Мартин. Это правда».

Я росла, и очарование этих историй угасало. Возможно, причиной этому было то, что росла я в ярком и беспокойном Ветшфуре, куда мы переехали с отцом и матерью в мои шесть лет, где сама мысль о призраках и истонченных завесах реальности внушала разве что скептическую усмешку. Я росла циником и скептиком, и все меньше верила в сказки о «Лавандовом приюте».

Но сейчас эти истории были для меня олицетворением того времени, когда наша семья была крепка как никогда. Бабушка была жива, мама не ушла от отца, а я — из родного дома. Отец не завел себе новую семью — с такой легкостью отказавшись от старой.

И вот теперь, после стольких лет, проведенных в суете столицы, я вернулась туда, где прошли первые шесть лет моей жизни — в «Лавандовый приют».

Я влюбилась в этот дом с первого взгляда. Да, особняк казался немного старомодным, но это лишь придавало ему особой, неповторимый шарм. Да, чуть - чуть поскрипывали полы, а штукатурка кое-где пожелтела и осыпалась. И все же поместье было наполнено светом и уютом. Восторженная, я переходила из комнаты в комнату — огромная спальня, немного тесный кабинет с камином и роскошным столом у окна. Мебель старомодная — как и все поместье, но добротная. Что-нужно будет обновить, что-то подлатать… но менять дом полностью, изгонять него дух современности я не желала… в память о бабушке, в память о «Лавандовом приюте», который наполнил первые годы моего детства чудесами и тайнами.

Я никогда не любила откладывать дела на потом. Несмотря на усталость, целый день я потратила на то, чтобы распаковать коробки и разложить вещи по шкафам. Что-то я перевезла в «Лавандовый приют» из своей небольшой квартирки в Ветшфуре, что-то оставила подруге, которая теперь поселилась в ней. То, что из-за переезда в Ант-Лейк мне пришлось бросить работу, ни капли меня не беспокоило — еще один год в качестве менеджера по рекламе уничтожил бы во мне последние остатки нервов.

Денег, вырученных за съем квартиры, мне должно было хватать на пропитание, к тому же у меня имелся небольшой счет в банке. Хватит на то, чтобы приглядеться к Ант-Лейку и хоть немного пообжиться в нем — а заодно, и присмотреть себе новую работу.

Первая ночь в «Лавандовом приюте» прошла чересчур спокойно для дома, по словам бабушки, населенном призраками. Не знаю, что именно она имела ввиду, говоря об истончении завесы между двумя реальностями, но спала я крепким и спокойным сном.

Странности начались в первую же неделю моего пребывания в «Лавандовом приюте».

Это было похоже на слабое дуновение воздуха, прохладным шлейфом скользнувшее по моей щеке — будто навстречу мне прошел кто-то невидимый, но способный всколыхнуть воздух между нами. Мороз побежал по коже, но в тот, первый раз, я списала все на излишне живое воображение, которое подхлестывали рассказы о «Лавандовом приюте». Было и еще кое-что — шорох в соседней комнате, негромкий стук чего-то легкого упавшего на пол — ручки или блокнота. Иногда мне казалось, что краем глаза я ловлю какое-то движение. Оборачиваюсь — ничего.

«Розали, это просто нервы», — убеждала я саму себя, пытаясь выровнять сбившееся дыхание.

Ничего удивительного — я попала в «дом с призраками», о котором слышала с самого детства — вот и фантазия разыгралась. Ночь, старинное поместье — все атрибуты для историй о духах, бродящих в ночи.

С трудом, но мне удалось убедить себя в том, что виной тому рассказы бабушки — и то, что я впервые ночевала в таком огромном доме с двумя этажами и четырьмя спальнями. Я уже даже подумывала завести кошку — все, лишь бы не чувствовать себя такой уязвимой, оставшись наедине с темнотой. А тишина — ее верная подруга, лишь добавляла остроты и играла на оголенных нервах как на скрипичных струнах, заставляя мое сердце биться еще сильнее.

Но цепочка странных эпизодов, случившийся со мной тогда, когда я меньше всего этого ждала, заставила меня осознать: все, что рассказывала бабушка о «Лавандовом приюте», действительно было правдой.

Прядь скользнула по щеке, стало щекотно и неудобно. Вместо того, чтобы собрать волосы в хвост, я лишь дунула на локон. Упрямый, секунду спустя он вернулся на прежнее место, закрыв мне обзор. Удивительное дело — светло-русые волосы достались мне от мамы, и в то время как я оставалась верной природному цвету, она сама безжалостно выкрашивала их в «нордический блонд». Мне вообще иногда казалось, что мы будто поменялись с ней местами — я предпочитала пышные платья до середины бедра всех оттенков пастели, юбки-тюльпаны с шифоновыми блузками, тогда как мама, словно гонясь за утраченной молодостью, в свои сорок три носила мини преимущественно синего цвета — подчеркивало необычный цвет ее глаз, и черный, который зрительно стройнил и без того потрясающую мамину фигуру.