Наука Плоского мира. Книга 2. Глобус - Йен Стюарт

В невесомой и всепоглощающей тишине леса магия бесшумной поступью охотилась на магию.

Волшебники, если выразиться лаконично, это как огромные эго, взбирающиеся на вершину горы. Именно поэтому они не умеют маскироваться. Иначе напоминали бы других людей, а этого они совсем не желают. Волшебники – это не другие люди.

Вот почему в густом лесу, где было полно рассеянных теней, молодых деревьев и пения птиц, волшебники, которые, по идее, должны были сливаться с местностью, на самом деле ярко выделялись. Они могли понять принципы маскировки – по крайней мере, стали бы кивать головами, если бы им об этом рассказали, – но все равно бы все делали по-своему.

Если бы мы для примера взяли вот это дерево, то сказали бы, что оно было невысоким, с большими искривленными корнями, лабиринтом любопытных червоточин и блестящими зелеными листьями. С его веток свисал мох, и один ворсистый серо-зеленый виток был очень похож на бороду. Но что казалось еще страннее, выступ, находившийся над ним, здорово напоминал нос. А два пятнышка на коре вполне могли бы оказаться глазами…

Но тем не менее оно определенно было деревом. Более того, оно походило на дерево сильнее многих других деревьев. И вообще, оно было самым деревоподобным деревом в этом лесу. Оно прямо-таки вселяло ощущение користости и излучало лиственность. Голуби и белки выстраивались в очередь, чтобы обжить его ветви. На нем даже сидела сова. Остальные казались просто палками, обросшими листьями, на фоне неоспоримой зеленистости этого дерева…

…которое вдруг подняло ветки и выстрелило в другое дерево. Вращающийся оранжевый шар рассек воздух и – шлёп! – попал прямо в небольшой дубок.

После этого нечто странное произошло и с дубком. Обрывки веток, теней и коры, которые до этого натурально складывались в образ скрюченного старого дерева, теперь столь же натурально превратились в истекающее оранжевой краской лицо аркканцлера Наверна Чудакулли, магистра Незримого Университета (благодаря его чрезвычайной волшебности).

– Попал! – выкрикнул декан, спугнув сову со своей шляпы. Ей на редкость повезло: мгновением спустя шляпа была сбита шариком с голубой краской.

– Ага! Получайте, декан! – завопило древнее буковое дерево из-за его спины и, не проделав особо заметных изменений, превратилось в фигуру профессора современного руносложения.

Декан развернулся, и шар оранжевой краски ударил профессора прямо в грудь.

– Отведай правильных цветов! – прокричал возбужденный волшебник.

Декан бросил взгляд через поляну, где стояла дикая яблоня, оказавшаяся теперь заведующим кафедрой беспредметных изысканий.

– Ты чего? Я на твоей стороне, дурак ты этакий! – сказал тот.

– Быть этого не может! В тебя же так удобно целиться![1]

Декан поднял свой посох. В тот же миг полдюжины оранжевых и голубых шаров взорвались прямо над ним, когда остальные волшебники, скрывавшиеся до этого, дали себе волю.

Аркканцлер Чудакулли вытер краску с лица.

– Ладно, друзья, – вздохнул он. – На сегодня достаточно. Не пора ли нам выпить чайку, как думаете?

Он уже смирился с тем, что донести до волшебников смысл понятия «командный дух» неимоверно трудно. Они могли понять, скажем, если бы волшебники сражались против какой-нибудь другой команды, но не улавливали сути, когда волшебники сталкивались с волшебниками. Хотя если один волшебник противостоял другим волшебникам, то да, с этим у них тоже проблем не возникало.

Они начали двумя командами, но вскоре настолько увлеклись и вошли во вкус, что принялись стрелять во всех без разбора. Каждый волшебник глубоко в душе понимал, что всякий другой волшебник – его противник. Если бы в их палочках не были установлены ограничения на наложение любых заклинаний, кроме шариков с красками, – а Чудакулли был крайне щепетилен на этот счет, – весь лес к этому времени, несомненно, уже пылал бы в огне.

Зато они хотя бы дышали свежим воздухом, что было для них весьма полезно. Чудакулли всегда считал, что в Университете чересчур душно. А здесь светило солнце, пели птички и дул приятный теплый ветерок…

…и холодный ветерок. Температура заметно опустилась.

Чудакулли взглянул на свой посох: на нем уже застыли ледяные кристаллики.

– Что-то резко похолодало, не правда ли? – сказал он и увидел, как у него изо рта вырвался пар и смешался с холодным воздухом.

А затем мир переменился.

Ринсвинд, широко известный и весьма знаменитый профессор жестокой и необычной географии, работал с каталогом своей коллекции камней. Теперь это стало его основным занятием, и в любую свободную минуту он начинал перебирать камни. Его предшественники на этом посту потратили многие годы на сбор миниатюрных образцов жестокой и необычной географии, но каталогизировать их не успевали – поэтому Ринсвинд видел в этом свою обязанность. Вдобавок такое занятие было немыслимо скучным, а он полагал, что миру как раз не хватало скуки.

Ринсвинд считался наименее важным членом старшего преподавательского состава. Аркканцлер однажды даже дал понять, что по университетской иерархии он стоял несколько ниже, чем существа, которые выстругивали всякие штуки из дерева. Он не получал жалованья и не имел никаких шансов на получение штатной должности. С другой стороны, ему предоставлялось право на бесплатную стирку одежды, питание и ведерко угля в день. Кроме того, Ринсвинд располагал собственным кабинетом, впрочем, туда никто никогда не заходил, и ему было строжайше запрещено пытаться кого-либо чему-либо учить. По этой причине в конце каждого семестра он чувствовал себя вполне счастливым.

Еще одним поводом для счастья было то, что ему на самом деле доставалось аж по семь ведер угля в день, а одежду ему выстирывали так основательно, что даже носки оставались накрахмаленными. И все потому, что Бланк, разносчик угля, который был слишком угрюмым, чтобы читать таблички, оставлял столько же ведер, сколько должностей было указано на дверях кабинета. Но об больше никто не знал.

То есть декан, например, получал всего одно ведерко. Как и казначей.

Ринсвинд получал семь, потому что аркканцлер счел нужным присвоить ему все звания, должности и посты, которые Университет (из-за условий старинных завещаний, соглашений и как минимум в одном случае проклятия) обязан был держать занятыми. Как правило, никто понятия не имел, что это были за звания, и никому не хотелось иметь с ними дел, особенно если они каким-либо образом были связаны со студентами, поэтому всех их и отдали Ринсвинду.

И так каждое утро Бланк неизменно приносил семь ведер угля к общей двери профессора жестокой и необычной географии, заведующего кафедрой экспериментальной серендипности, доцента динамики слуда, преподавателя по выпиливанию лобзиком[2], заведующего кафедрой общественного недопонимания магии, профессора виртуальной антропологии и лектора по приблизительной точности. Ринсвинд обычно открывал дверь в одних кальсонах и радостно принимал уголь, даже если день выдавался знойным. В Незримом Университете каждый получал обеспечение за счет общего бюджета, и если кто-то не использовал в полном объеме все, что ему предоставлялось, то в следующий раз этому кому-то выдавали меньше, чем в предыдущий. Если это означало, что придется жариться все лето, чтобы провести в тепле зиму, то это было небольшой ценой, которую приходилось платить ради соблюдения всех казначейских процедур.