Чёрная пантера с бирюзовыми глазами - Оксана Чекменёва

18 августа 2010 года, четверг

– Я его боюсь!

Эти слова больно ударили. Очень больно. Я знала, что меня боятся, и не думала, что так болезненно отреагирую, когда их услышу. Считала, что готова к этому. Нет, я оказалась не готова услышать, что пугаю собственных родителей. Одно дело – догадываться, совсем другое – это слышать.

Сжавшись в комочек на кровати, я зажала уши руками, хотя прекрасно осознавала, что это не поможет. Разговор вёлся в другом конце нашего совсем не маленького дома, на два этажа ниже. Больше пятидесяти метров, с полдюжины толстых стен и перекрытий. Чем помогут ещё и мои ладошки?

– Чего нам от него ждать? Сколько можно так жить? Я боюсь за наших детей!

Но я же тоже ваш ребёнок! Мне плохо. Мне больно. Почему же никто не волнуется, не боится за меня?

– Она вроде бы не опасна. Ведёт себя нормально. Никакой агрессии не проявляет. Возможно, ты напрасно так реагируешь.

Голос отца звучит не особо уверенно. Кого он хочет убедить – её или себя?

– Но это не значит, что всё нормально. А что, если оно просто выжидает? А потом набросится на нас? Это же ходячий труп! Зомби!

Вот это слово и прозвучало. Зомби. Ходячий мертвец. Именно такой я и стала после того, как пару месяцев назад подхватила какую-то инфекцию, от которой два дня провалялась в таком жару, что на медицинских термометрах не хватало делений. А потом температура так же внезапно стала падать. Когда она опустилась до температуры трупа, я вдруг очнулась, с виду совершенно здоровая и нормальная. Но только с виду.

Все мои чувства внезапно не просто обострились, а стали запредельными. Я могла слышать, о чём разговаривают люди в доме через дорогу, видеть то, что обычный человек без бинокля не разглядит. Причём даже в темноте. Я чувствовала запахи того, что готовят в буфете при больнице, знала, какие цветы зацветают в соседнем сквере или какими духами набрызгалась проходящая по улице женщина.

Я ни о чём не рассказывала окружающим. Какой-то животный инстинкт заставил меня скрыть ото всех то, что со мной вдруг стало происходить после пробуждения. Но кое-что скрыть было всё же невозможно. И не только температуру тела. Моя кожа стала невероятно плотной. Когда медсестра хотела сделать мне инъекцию – игла согнулась. После этого врач попытался сам взять у меня кровь на анализ, но не смог. Иглы мою кожу не брали. А когда он попытался сделать разрез скальпелем – ранка хотя и появилась, но моментально затянулась без следа.

После этого родители срочно забрали меня из больницы. Я слышала, как и врачу, и медсестре были заплачены огромные деньги, чтобы они забыли о том, чему были свидетелями, а так же уничтожили все данные о моём пребывании в больнице. И с тех пор я безвылазно сижу дома – мне запретили выходить на улицу и с кем-то общаться. Майкла и Сьюзан, моих младших брата и сестру отправили к бабушке в Даллас. А мне даже не разрешают выходить из комнаты, когда в доме находится кто-то посторонний – приходящая прислуга, например. Цепями к стене пока не приковывают, но я и этой возможности в будущем не исключаю. Хотя, цепями меня теперь вряд ли удержать.

– Скоро начало учебного года. Нужно что-то решать. Майк и Сью не могут и дальше оставаться в Далласе. Но и сюда их привозить нельзя, пока оно здесь!

«Оно». С тех пор, как мы вернулись из больницы, мама ни разу не назвала меня по имени. Только «оно». Словно я уже и не человек, словно не могу чувствовать боль. Конечно, ко мне и раньше особой любви не испытывали, но теперь стало просто невыносимо.

– Послушай, ну куда же мы её денем? Конечно, в школу её отправлять нельзя, но не выбрасывать же на помойку. Она ведь тоже наш ребёнок.

– Да не наш это ребёнок! НЕ НАШ!!!

Я резко села на постели. Нет! Не может быть! Она сказала это просто в запале, в отчаянии. Но где-то в подсознании тонкий голосок зашептал мне: «Ты знала это. Ты давно это знала». Да, я всегда чувствовала, что родители холодны ко мне, что брата и сестру она любят гораздо больше. Но не понимала причины этого, считала, что дело во мне, что я заслужила такое отношение. И я пыталась это исправить, старалась быть послушной, хорошо учиться, надеясь заслужить любовь родителей. Но это не срабатывало. И теперь всё встало на свои места.

Подтянув колени к груди, я уткнулась в них подбородком. Нахлынуло странное безразличие. И даже некоторое облегчение. По крайней мере, теперь мне многое стало понятно. Дело не во мне. Я просто была чужой в этой семье, потому-то меня и не любили. Но всё же хотелось узнать – как я оказалась в этой семье? Если даже отец этого не знал…

– Что значит «не наш»? – после долгой паузы услышала я его голос. – То есть, я знал, что она не от меня. Но был уверен, что она – твой ребёнок. Ты же была беременна. Я это точно знаю! Я же ходил с тобой на УЗИ, я чувствовал, как в тебе шевелится малыш. Не понимаю…

– Ты знал, что она не твоя? Но откуда?

– Какая теперь разница? Но я ещё при выписке из роддома видел в документах её группу крови. Первая. А у меня – четвёртая. Я просто не мог быть её отцом. Никак не мог.

– И ты молчал? Всё это время?

– Я любил тебя. И готов был принять чужого ребёнка, лишь бы не потерять тебя. К тому же вскоре родился Майк. Он-то точно мой.

– Господи, ты знал. И думал, что я была тебе не верна, навязала чужого ребёнка? Хотя… Я ведь именно это и сделала…

– Может, ты всё же объяснишь, откуда она. И если она не наша, то чья? И что случилось с нашим ребёнком?

– Он умер. Наш мальчик умер. Его сердце остановилось за день до родов. И когда я это узнала, то испугалась, что ты меня бросишь. Ты ведь женился только потому, что я забеременела. Я была сама не своя, не соображала, что делаю. И я предложила врачу деньги. Много денег. За живого ребёнка.

– Только не говори, что врач выкрал её у других родителей!

Так меня подменили? И, возможно, где-то есть родители, которые любили бы меня. Может, если их найти?..

– Нет-нет, что ты! Всё было не так! Врач сказал, что в больницу как раз поступила мать-одиночка, которая собирается отказаться от своего ребёнка. И он предложил мне взять того малыша, а моего, мёртвого, оформить отказником. Правда, там была девочка… Но я была согласна на всё, что угодно. Я просто боялась тебя потерять. Прости, прости.

Я слышала, как мама… нет, не мама, а та, что меня растила, но не любила, плачет у мужа на груди, как он её утешает, и понимала, что ещё одной надеждой стало меньше. Я – отказник. Я и родным родителям была не нужна, и приёмным. Я вообще чужая в этом мире.

– Так что же нам делать? Да, я совершила ошибку, согласилась взять неизвестно кого в нашу семью. Но сколько я должна за это расплачиваться?